– Щука! – шепчет рыбак, раскрасневшимися от холодной воды руками хватая тетиву невода.
– Щука! – глазами говорят собаки, успевшие обежать озеро, и с берега заглядывающие в лодку.
– Щука! – единым вздохом выговариваю и я, пятнадцатилетний, впервые на такой рыбалке и тоже с околевшими красными руками.
И по тому, как начинают дрожать рыбацкие перебирающие тетиву руки, как трясётся над водой его небольшая бородёнка, догадываюсь, что нам попалась та самая – «древняя пудовая щука-непоймайка», о которой я наслышался рассказов на деревне. Как будто она пойманная кем-то с лодки таскала эту лодку в месте с рыбаком по всему озеру пока не обрывалась леска и так не один раз.
Когда выволакиваем весь невод в лодку, в нём, в самой мошне, лежит чёрная неподвижная колода-бревно. Рыбак с трудом переворачивает «колоду» в лодку и судорожно кричит:
– Бей, бей в голову! —
Я вижу, как оживает, поворачивается «черная колода», как топырятся, хватая воздух, страшные жабры и открывается пасть, в которую, как в печь, можно засунуть большую сковородку. «Бей, бей!» – повторяет рыбак и я бью щуку веслом промеж зелёных глаз в огромную голову. Показав нам скользкое своё брюхо, извернувшись под неводом, щука с такою силою ударяет хвостом о лодку, что мы долго не можем проморгаться от залепившей нам глаза грязи, выпроставшей из-под лодки, прижатой к берегу.
Эта щука была – моё счастье. Закидывая невод, рыбак мне говорил: на твоё счастье! Теперь он смотрит на меня своими маленькими зелёными глазками, и улыбка раздвигает его усы.
– Под такое дело – выпить! – говорит он, подмигивая глазом.
– Выпить! – должно быть соглашаются собаки, тявканьем, видя радость на лицах хозяев.
И опять, садясь на вёсла, рыбак начинает рассказывать знакомые мне деревенские байки, – какая это была «непоймайка-щука» и что это у одного меня такое большое на рыбный лов счастье.
– — – — – — – — – — —
Как рассказать об этих, теперь далеких днях, когда в моём существе закладывалась переполнявшая меня радость жизни?
Каждую весну на речке у нас сносило мост деревянный и опять его приходилось восстанавливать. Конечно, его разбирали перед половодьем. Но так случилось (совпадение, чтобы нам показать всю силу природы), – что однажды забыли разобрать мост вовремя. И отец (а он приехал почему-то в отпуск весной к бабушке в деревню) взял меня с собой темным вечером, почти ночью смотреть на большую воду.
Мы сошли с крыльца в темноту. Под ногами по дороге бежали ручьи, гулко шумела вода в реке, голые и невидимые колыхались над нами деревья. Вода ревела почему-то во всегда спокойной раньше речке; будто дикая, чудовищная сила рвалась – так мне запомнилось. Я стоял перед чем-то страшным и несокрушимым, двигавшимся как смерть, как судьба. И вдруг отец взял меня за руку. Всё рухнуло в свете фонарей, – народу было много, все деревенские вышли смотреть. Я стоял тогда ошеломлённый, держась за отца. Всё, чему верил, что казалось незыблемым, рухнуло, плыло в тёмную бездну.
Днём я увидел печальную картину. Там, где был мост, неслась и шумела мутным потоком река, вывернутое с корнями дерево застряло на сваях, вот почему было так шумно. Впечатление катастрофы, грязи и беспорядка было так сильно, что я даже отвернулся и слёзы появились на глазах. Быть может, с тех пор я не люблю ранней весны, половодья.
Но зато с какой радостью мы встречали первые дни лета, дни зацветания, жаркое лето, такое же как теперь, когда я приехал после долгого отсутствия.
