За окном сыпал снег, тусклый февральский день не вызывал никакого желания гулять по виднеющемуся невдалеке парку, но народу на площади было много. Меня всегда поражало, сколько народу у нас шастает по улицам в самый разгар рабочего дня.
– Что ты собираешься сказать Фрейдману?
– Ну, для начала я вспомню, что мы с ним заочно знакомы. Мне довелось летом восемьдесят девятого поработать старшим вожатым в их заводском пионерском лагере, а у Фрейдмана день рождения в июле. Так что, почетную обязанность организовать детское приветствие в стихах возложили на меня. Если надо – я ему процитирую пару куплетов. Вспомнит.
– Ну, а потом?
– А потом я попрошу его прокомментировать все происходящее в «Скарбе» и в АОПе, особо уперев на то, что многие вещи мы не пустили в печать из личного уважения к нему, Борису Лазаревичу. Я думаю, что он столь тонкий намек поймет. Мужик умный.
В этом как раз никто, мало-мальски знавший Фрейдмана, не сомневался. Стать заместителем Генерального директора объединения «Электрон» в 1983 году мог далеко не каждый, и уж совсем не каждый еврей мог вообще попасть на работу в «Электрон». Грибов – заводской и научный центрик, затерялся в сорока километрах от нынешней украино-российской границы. Генеральным в то время был Николай Петрович Егоров, генерал-лейтенант, дважды Герой Соцтруда, депутат Верховного Совета СССР, член-корреспондент Академии наук Украины.
А вторым человеком после Егорова на предприятии, создававшем начинку для практически всех советских космических аппаратов, умудрился стать Борис Лазаревич Фрейдман.
Ходил тогда среди информированных людей анекдот о том, как сын Фрейдмана попытался после института поступить на «Электрон» в расчете, по-видимому, на неплохую карьеру под папиным прикрытием. В отделе кадров ему просто объяснили, что люди такой национальности у них не работают. «А как же мой папа?» – вскричал Фрейдман-младший. «А он не еврей, – спокойно ответил кадровик. – Он Фрейдман».
И вот, когда Егоров ушел по болезни на пенсию, Фрейдман стал Генеральным. Так что, ума ему не занимать.
– Ну, значит, так и решим – ты идешь к Фрейдману, если, конечно, сможешь получить его согласие навстречу. А я тут постараюсь решить вопрос с Лузьевым по своим каналам.
Вот на этой оптимистической ноте нас и прервали.
Открылась дверь, и в редакцию вошел Женька Дымченко. Можно было попытаться описать его выражение лица, но проще было сказать, что он весь был живым воплощением потрясения.
Вадим повернулся к Женьке, бросил окурок в ведро возле окна и, как о чем-то само собой разумеющемся, поинтересовался:
– Ну что, поговорил с Лузьевым?
Вместо ответа Женька судорожно сглотнул.
– Ну, пошли в кабинет, – сказал Вадим, – поговорим.
В кабинете Женька и поведал печальную историю своей встречи с исполнительным директором АОП Игорем Аркадьевичем Лузьевым.
В пасть к тигру Женьку направил, естественно, Главный. Еще до разговора со мной он отловил Дымченко и приказал немедленно явиться в штаб-квартиру АОПа, благо она расположена в десяти минутах ходьбы от нашей редакции.
Принимали Дымченко сразу два героя статьи – Лузьев и его зам, господин Антонов. Выдав список претензий, Лузьев потребовал разъяснений – откуда такие клеветнические измышления поступили к журналисту? Женька вначале своего канала не выдавал, но, прижатый к стенке напором Лузьева и собственной мягкостью, предъявил господам предпринимателям схему взаимоотношений в банке, начерченную собственноручно бывшим однокурсником Дымченко по военному училищу, а ныне одним из служащих «Скарба». Женька втайне от Вадима с моего неофициального разрешения ездил на неделю в Бердянск к родителям, а потом, по дороге назад, заехал к приятелю в Запорожье. Вот там, за бутылкой чая, и родилась мысль о злополучной статье.
