Завтра будет суд, но в этом нет надобности. Это дань уважения былым традициям, не более того. Мэр четко дал понять, что я не жилец. И последние часы я проведу на голом полу, среди заключенных незнакомцев. Что может быть хуже? Сейчас мне кажется, что ничего. Но хуже всегда может быть.
Женщина в желтом делает пометки в планшете, а потом переводит на меня взгляд серых глаз.
– Ошейник активирован. Можешь отдыхать, завтра с утра я за тобой приду.
На слове отдыхать я начинаю смеяться. Истерически. На глазах выступают слезы, и сквозь них я даже не вижу, как желтая троица уходит.
Всхлипывая, смеясь и плача, сажусь на пол и подтягиваю к себе колени. Все же я не сдержалась. Смех растворяется в воздухе. Рыдаю. Так сильно плачу, что кислорода не хватает. Постепенно, может, через пять минут или через пару часов я успокаиваюсь.
– Не стоит.
Голос парня, сидящего ко мне спиной, звучит утробно и глухо. Поворачиваюсь к нему, а он подобным не промышляет. Пару мгновений гипнотизирую его спину.
– Плакать? – спрашиваю я, утирая нос.
– Надеяться.
Все. Больше он ничего не говорит, а от его "надеяться" становится только дурнее. Не успеваю отвернуться, двойник Элвиса вступает в разговор, которого вообще не должно было быть.
– Они не пощадят никого. – Взгляд парня блуждает по помещению. – Корпорация убьет всех нас. Если какая-то часть механизма дает сбой, они не будут ее ремонтировать. Выбросят и возьмут новую. – Взгляд предварительно заключенного останавливается на мне. – Не надейся. Иди туда, высоко подняв голову, а не поджав хвост.
Отворачиваюсь. Тишина снова ложится на наши плечи, и я, глубоко вздохнув, опускаюсь на прохладный пол.
Вспоминаю Элвиса, в данный момент я его ненавижу. И каким образом ему удалось убедить меня ввязаться в это дело? В голове бьется логичная мысль, если бы я не следила за Элвисом, то мэр меня бы не увидел. Моя жизнь продолжалась бы в прежнем ключе.
Перед глазами появляется площадь с левитирующим экраном, а справа от нее вполне себе реальная виселица. По горлу проходят спазмы. Зажмуриваюсь и стараюсь отогнать картинку, но отчетливо вижу потрепанную веревку, свисающую с высокого столба. Сколько времени мое тело провисит, прежде чем его снимут? Скорее всего игроманы и снимут мои кости, обтянутые кожей. Тело начнет пахнуть, и только тогда они подумают, что что-то не так. Найдя причины, избавятся от раздражающего фактора. Фу. Это невообразимо мерзко. Начинаю завидовать тем, кто умер резко и даже не успел понять, что жизнь окончена.
Открываю глаза и сажусь. Мне не уснуть, а мучиться ужасными картинками, которые рисует рассудок, я тоже не желаю. Бросаю взгляд на могучую спину. Нет. Этот на диалог не пойдет. Перевожу внимание на Двойника.
– Как твое имя? – спрашиваю я.
Сначала парень смотрит себе за спину, поняв, что я разговариваю с ним, слегка улыбается.
– Бенедикт. Мать зовет – Беном, – говорит он, продолжая распутывать нитки на рукаве. – А твое?
– Завтра это перестанет иметь значение, – произношу и пожимаю плечами.
– Родные все равно будут помнить тебя, что бы ты не совершила.
– Нет у меня родных.
– Вообще?
– Я одна.
Какое-то время молчим. Незаметно для себя заразилась делом Бена – распутывать рукав кофты. Это в какой-то степени успокаивает.
– Это даже лучше, – говорит Бен.
Бросаю на него короткий взгляд и спрашиваю:
– Почему?
– Никто не будет страдать. Ты умрешь, а…
– Можешь не напоминать об этом? – с долей злости спрашиваю я, хотя сама вывела Бена на диалог.
