Однажды, осенней порою студеной,
Он из лесу вышел.
Он сильно замерз.
Он плакал чуть слышно
Слезою соленой
И лапкой мохнатой придерживал нос.
Он шел одиноко из сумерек в поле,
Следы оставляя на талом снегу.
Прикрывшись от ветра, что щиплет жестоко,
Сгибаясь, как будто от боли в боку.
Он был неопрятен,
Невзрачен, мохнат.
Он был неприятен
На вид. Он озяб.
Зверушка. Без пола, без возраста, с мехом,
Торчащим клочками на теле тщедушном.
Ошибка природы, что служит для смеха
Случайных прохожих.
Нелепый снаружи,
Прекрасен внутри
Как сказочный принц,
Что чудом спустился к нам с книжных страниц.
Он спит где-то рядом,
Наверно, в подвале
Соседнего дома, что скоро снесут.
Во тьме непроглядной
Согревшись едва ли,
Не выпивши чаю, не съев колбасу.
И снится ему удивительный сон,
Как будто бы он – это вовсе не он,
А юноша с ослепительным взором,
С пробором в прическе, в туфлях и в трико,
С гитарой в руках, что звучит перебором,
И с песней про счастье,
Что льется легко.
Он будто на сцене,
И люди вокруг,
В оцепенении слушают. Вдруг
Толпа шевельнулась
И зрительный зал
Стал как бы похож на какой-то вокзал.
Какой-то вокзал.
И кто-то на нем
Зачем-то сказал:
«Давайте уснем».
И вот на вокзале
Зал ожиданья.
Там спят, ожидая,
Лишившись сознанья —
Буфетчица спит, опершись о буфет,
Патрульный под вывеской «Выхода нет»,
Уборщица с тряпкой, на швабре качаясь…
Все спят. Только он, от других отличаясь,
Смущаясь слегка, проходил, наклонясь
Над лицами спящих, на выход стремясь.
И все – как одно,
Вычленяясь из масс —
С разинутым ртом,
Абсолютно без глаз.
И это лицо напугало его
Нелепостью позы
И чувством беды.
В нем, в общем-то, не было ничего.
Лишь дырки для воздуха и для еды.
И в ужасе он обернулся на свет,
