После обеда меня отпустили. Не знаю, чем был вызван столь щедрый жест, но уточнять я не стала. Еле переставляя ноги, добралась до выделенных мне покоев, скинула туфли, босиком прошлепала в спальню и мешком ухнула на кровать. Голова гудела, мысли роились, точно пчелы над растревоженным ульем.
– Мара?
В комнату неслышно вошла Пятьдесят-два.
– Мара, вам плохо?
– Плохо, – устало согласилась я.
– Как я могу помочь? Что мне сделать?
– Просто посиди рядом, – попросила тихо. – Пожалуйста.
Мне хотелось ощутить близость человека – не демона. Того, для кого я не была бы лишь забавной игрушкой. Живой куклой.
Рабыня робко опустилась на край кровати и, закусив губу, посмотрела на меня с беспокойством. Потом оглянулась на дверь, будто опасалась, что та может в любую секунду открыться, и осторожно погладила меня по плечу.
– Вы справитесь, мара, – тихо произнесла девушка. – Только вы и сможете сделать это.
– Что? – Я горько усмехнулась, встречая серьезный взгляд карих глаз.
– Стать им… равной.
Я с удивлением посмотрела на Пятьдесят-два. Разве это не слишком смелые мысли для рабыни? А если так, то почему она доверилась мне?
– Вы спасли Двадцать-шестую, – с улыбкой пояснила она, легко угадав причину моего беспокойства. – Прежде никто и никогда за нас не заступался. Непривычное чувство – знать, что кому-то есть дело до твоей жизни.
Я села и, хмурясь, снова посмотрела в лицо Пятьдесят-второй.
– Людские жизни бесценны.
– Только для вас, мара. Мы же давно свыклись с мыслью, что смерть может застать нас в любой момент. Таков мир демонов.
– Это не их мир, – выдохнула я, сжимая кулаки. – Не их, – повторила упрямо, глядя в доверчивое лицо Пятьдесят-второй. – Хочешь, я расскажу тебе, каким был мир до их прихода? – Мои губы сами произносили опасные слова. Услышь их демоны, несдобровать нам обеим.
Пятьдесят-два вновь украдкой взглянула на дверь. Удостоверилась, что та закрыта, и только после этого приблизилась ко мне вплотную. Ей не хватало смелости попросить продолжить, я видела это. Но в то же время видела и ее желание узнать правду.
– В библиотеке, где я выросла, хранилась одна книга. Ее изъяли, когда мне было семь. Но до того мы с Ба успели ее прочесть. Точнее, прочла Ба и пересказала ее мне, тем самым сделав из нас хранительниц тайны. Возможно, самой важной для нашего вида. Сейчас из людей только я знаю, каким был наш мир, и если со мной что-то случится… – Я запнулась. – Люди должны помнить свою историю, – закончила тише. – Но прежде, прошу, поклянись, что будешь бережно относиться к полученным знаниям и не позволишь им исчезнуть.
Карие глаза горели предвкушением, и лишь в самой глубине их тлели угольки страха. Бросив еще один беглый взгляд на дверь, Пятьдесят-два достала из складок платья булавку, закусила губы и с силой оцарапала себе ладонь. Потом, шумно выдохнув, обмакнула указательный палец в кровь и обвела запястье, замыкая алую линию.
– Я, 14583452, – зашептала она, – клянусь беречь доверенную тайну, клянусь передать ее дальше, если останусь единственной хранительницей, и клянусь ни при каких условиях не выдавать ее демонам. Да будет Великий свидетелем моих слов!
Едва она договорила, кровавая полоска приглушенно засветилась и впиталась в кожу.
– Что это было? – ошарашенно выдохнула я, глядя на запястье Пятьдесят-второй. Выглядело оно теперь совершенно обычно, словно и не было всех этих странных манипуляций.
