Игрушка для киллера - страница 19

Коротко, едва заметно качнул головой, и Лешка, подхватив оторопевшую Майку под руку, попятился к выходу. Я позорно решила примкнуть к рядам отступающих, но натолкнувшись на безапелляционный взгляд Лешки, замерла на месте, и попыталась все же взять себя в руки под тяжелым ледяным взглядом.

Все так же молча, он тяжело поднялся и медленно двинулся ко мне. Едва он остановился передо мной, буравя меня взглядом, как я почти лишилась чувств. Тело мгновенно стало ватным, и ноги задрожали. Сердце снова лихорадочно зашлось, по телу устремились колкие мурашки оседая внизу живота ноющей сладкой болью. Такой знакомой. Слишком сильна была его энергетика, слишком агрессивно тяжела. Она давила меня могильной плитой прямиком к полу, именно туда мне и хотелось растечься лужицей. Прикрыла глаза, чтобы не видеть его обжигающей красоты и бездонных глаз. Его запах всколыхнул во мне дикие, первобытные инстинкты, мгновенно швырнув в лихорадку. Мне хотелось заорать до трясучки, когда его горячий шепот коснулся моей пылающей щеки.

–Я мог бы обмануться на твой счет. Но едва взглянув в твои трусливые глазенки, как сомнения тут же отпадают. – Бархатные, глубокие вибрации оседают тугим колючим комом в желудке, я тяжело сглатываю его, не в силах взглянуть ему в лицо.

–Смотри! – Коротко приказывает, и я не в силах ослушаться.

Медленно открываю глаза и мгновенно падаю на дно его черных глаз.

Циничная улыбка растягивает алчный рот, и я уже не в силах отвести глаз.

–Я мог бы убить тебя еще там, в Богом забытом Мухосранске. Но я предпочел уничтожить тебя медленно, глядя как ты будешь подыхать в муках. – Ленивая хрипотца парализует каждый нерв в моем измученном теле, расцветая жгучей болью под сердцем.

–Кто ты?… – С трудом выталкиваю из себя, разлепив пересохшие губы.

Взглянул в недоумении, затем громко рассмеялся, чуть закинув голову. От этого звука меня прошило высоковольтным разрядом, и ударило прямиком вниз живота. Я не смогла отвести глаз, жадно пожирая его ими, в глубине души наслаждаясь его хохотом.

Звонкая оплеуха обрушилась на мою щеку, второй раз день, свалив меня на пол. Рывком дернув меня снова вверх, пятерней обхватив лицо, поднял на уровне своих глаз, другой в растрепавшиеся волосы, и тут же впился в меня диким взглядом.

–Не стоит испытывать мое терпение, Селин. У меня его никогда не было. Признаться, мне пришлось за тобой побегать. Но к счастью, все кончилось. А теперь становись на колени, и как хорошая девочка, исполни то, для чего предназначен твой лживый рот.

Адам

Как только она появляется на пороге моего кабинета, как все внутри обрывается. Та злоба что еще недавно плотоядно жрала меня изнутри, замерла, поглощая в себя ее образ. Запах, который доносился до меня даже с того расстояния, где она растерянно замерла.

Улетучилась куда – то жажда мести, и нестерпимое желание сомкнуть руки на ее тощей, продажной шее. Ярость мгновенно упала до отметки ноль, и я как полный кретин, распахнув рот выпал в осадок.

Сказать, что меня удивил ее вид, не сказать ничего. Ее внезапная ранимость и растерянность, проникли в каждую клеточку моего тела. Я жадно впитывал в себя ее, не отдавая себе отчета, воспламеняясь под затравленным взглядом ее зеленых глаз, стараясь изо всех сил держать лицо. Все мои инстинкты задергались в диком пароксизме, требуя долгожданного реванша, затем также растерянно притихли, утробно урча глубоко внутри. Припоминаю вдруг, тот роковой день, когда кривая свела нас вместе. Ее, дикую, затравленную, но такую отчаянную девчонку. При взгляде на нее яйца скручивались в узел, и дыхание замирало в груди. Сейчас я четко понимал лишь одно – эта бешеная страсть, мгновенно вспыхнувшая между нами тогда, стоило только нам оказаться друг возле друга, не просто желание оказаться членом между ее порочных губ, нет. Это нечто большее, глобальнее и сакральнее. Настолько глубокое, что я отдал ей свою Алину. Душа болела, и рвалась на части. Я причинил ей столько боли, что впору сдохнуть, особенно когда четко осознаешь, кто передо мной. Что не смогу задушить эту падлу. Снова и снова воскрешал ад в своей душе, в котором горела и корчилась моя персональная боль, требуя возмездия, подкармливая ее,