– Повязку можно снять на третий день.
Медик клеит на мое предплечье стерильную повязку, рядом вторую, третью. Много шрамов за раз свели, я словно перебинтована. Руки в локтях сгибать неудобно.
– Если что-то будет беспокоить, звони, – предупреждает Публий и разрешает одеться.
Выхожу из-за ширмы в платье и снова натягиваю рукава до кончиков пальцев, теперь чтобы скрыть белый пластырь. Шея тоже заклеена, а рубец на затылке военврач решил не трогать. Память о побеге из четвертого сектора у меня все же осталась.
– От чего хочешь умереть?
Дергаюсь от неожиданного вопроса, теряюсь на миг, а потом вспоминаю о чем речь.
– Не знала, что можно выбрать.
– Учитывая пристойное состояние трупа, выбор не велик, – сумрачно отвечает медик, – инфаркт, инсульт, хроническая обструктивная болезнь легких…
Еще одна роскошь, доступная только самоубийцам и таким актрисам, как я. Помню, как спорили в центре от чего лучше. Вены вскрывать, в петлю лезть или пулю в висок пустить. Мужчины советовали пулю и всячески отговаривали от удушения, расписывая, как потом неаппетитно будет выглядеть тело с прокушенным языком, с расслабленным кишечником и мочевым пузырем. Брезгливость пытались вызвать у нас с Поэтессой. Не все ли нам равно, мертвым?
– Та дарисса от чего умерла?
– Отравилась, – нехотя отвечает Публий. – Работала с медикаментами, доступ к ним был, вот и наглоталась до смертельной дозы.
Еще одна самоубийца. Символично до невозможности. Так действительно можно поверить, что себя хороню.
– Пусть будет отравление, – выбираю правду и продолжаю мучить расспросами: – А как же родственники? Неужели не заметят пропажу?
Военврач вздыхает, видимо, проклиная мое любопытство и болтливость. Женщина, ничего не поделать. Публий убирает в сторону планшет и устало трет руками лицо. Умеет Наилий жилы тянуть из подчиненных. Утром только дал задание, а уже труп, легенда, маска, шрамы.
– Тетка у нее и больше никого. Занятая дарисса. Прошение составила, чтобы кремировали за счет сектора, а ей урну выдали с прахом племянницы.
Улыбаюсь не к месту. Моей матери тоже урну выдали с моим прахом. Вдруг интересно стало, что туда на самом деле насыпали? Дарисса сирота, значит. Зато сожгут красиво, как любовницу генерала, а тетка потом получит настоящий прах. Никакого обмана и все довольны.
– Когда кремировать собираетесь? – спрашиваю последнее, что волнует.
– День будут маску делать по слепку вместе с накладками на руки, – перечисляет Публий, – потом я медицинское заключение обнародую и отдам тело Наилию. Только тогда он сможет начать готовиться к церемонии. Даже для генерала это не мгновенно. Думаю, еще день.
Всего два дня мне остается, чтобы побыть собой. А что делать дальше я пока не представляю. Теряюсь в догадках, как отреагирует Создатель, Друз Агриппа Гор, Флавий, Эмпат с Поэтессой. Истерик и слез я не жду ни от кого. Даже объявленной тройкой я не сделала ничего, чтобы заслужить собственную прощальную церемонию, не говоря уже об остальном. Пророчество может быть и фальшивое, но как же сильно оно попадает в точку. Не справилась женщина с бременем Великой Идеи, мужчине придется ее искать.
– Остался только слепок?
– Да, посиди здесь немного, – просит Публий, вставая из-за стола, – я раствор подготовлю.
Возвращается с пластиковыми банками и тюбиками. Настоящая мастерская гримера, а не процедурный кабинет. Ванночки, кисточки, перчатки, салфетки. На банках безликие этикетки с кодами и короткими сокращениями сложных наименований. Капитан откручивает крышку, и я морщусь от резкого запаха. Никаких парфюмерных отдушек, только чистая химия.
