– Итак, 16 сентября позапрошлого года, находясь на отдыхе в режимном пансионате ГУ ВС «Бобрики», вы сказали соседке по комнате, что часто видите сны и практически всё можете вспомнить после пробуждения. Это так?
– Да. – Отпираться бесполезно, тем более что это может вызвать подозрения в ограниченной лояльности.
– Можете вы вспомнить сон, который снился вам, скажем, позапрошлой ночью?
– Да.
– Воспроизведите. – Советника явно раздражали её односложные ответы. – Только поподробней. Постарайтесь не упускать ни одной детали.
Так… Сейчас начнётся сеанс психоанализа. Только зачем? Либо кто-то хочет проверить её пригодность к очередному заданию, либо доказать несостоятельность как внедрённого агента. Первое наиболее вероятно, но и второе тоже возможно, поскольку должность спецагента – прекрасная стартовая площадки для карьерного роста в силовых структурах или по дипломатической части. Если какая-то важная шишка решила двинуть на её место какого-нибудь родственника или нужного человека, то сопротивление, скорее всего, бесполезно.
– Далеко внизу, в просветах между облаками, плыла земля – извилистые реки, леса, дороги, небольшие посёлки. Наверное, так выглядит летом Восточная Тайга, если смотреть на неё из самолёта. Я была высоко, я летела. Я могла разглядеть всё, что открывалось внизу, вплоть до татуировки на руке одного рыбака…
– Вы летели с помощью крыльев?
– Нет, крыльев не было. У меня в тот момент даже тела не было, так что не надо спрашивать, где были мои глаза, когда я всё это видела. – Может быть, сказано слишком резко, но пусть не перебивает, если уж ему угоден подробный рассказ. – Потом в земле образовалась чёрная трещина, и облака, плывшие над землёй, тоже раскололись, и трубный голос сказал мне: лети, Лейла, принимай свою судьбу, но будь осторожна, верша чужие судьбы. Я устремилась вниз, пролетела сквозь земную твердь навстречу сполохам холодного алого огня, и душа моя была окована сталью, и меч был в моей руке. Я знала – сражения не будет, поскольку один вид мой устрашит врага, притаившегося там, внизу, среди чёрных скал, опоясанных потоками лавы. Я ощутила на себе тысячи взглядов, полных страдания и отчаянья, но глаза смотрящих на меня были закрыты.
– А потом? – советник воспользовался тем, что она замолчала, переживая вновь посетившее её видение.
– Потом лава застыла, стало темно, и мне надо было успеть подняться, пока трещина не затянулась. Наверху было солнце, и оно не слепило меня.
– А потом?
– А потом я проснулась.
Советник некоторое время смотрел на неё, выстукивая пальцами по столешнице барабанную дробь. Ни вопросы, ни его затянувшееся молчание ничего хорошего не предвещали, и Лейла предположила, что, в лучшем случае, её теперь ожидает тщательная психиатрическая экспертиза. Что ж, сама виновата. Меньше надо было трепать языком, даже там, где, вроде бы, все свои.
– Что ж, ваша откровенность делает вам честь, – заявил советник, не меняя позы. – И часто с вами подобное случается?
– Случается…
– Насколько я понял из вашего послужного списка, подобные, не побоюсь этого слова, аномальные проявления никак не влияют на результаты вашей работы. За пять лет – ни одного серьёзного нарекания.
– Стараюсь.
– Я думаю, мне тоже надлежит обойтись без недомолвок. – Советник распрямил спину и сцепил пальцы в замок. – Никто не сомневается в вашей психической полноценности, никто не ставит под сомнение ваше служебное соответствие, и никто не подвергает сомнению вашу преданность народу, стране и Соборному строю. Я уполномочен сделать вам предложение, причём, должен заранее предупредить, отказ будет означать конец вашей карьере на любой государственной службе, согласие же может привести к совершенно непредсказуемым последствиям.
