Долли миновала пустые комнаты и вывела гостя в сад. Издали доносился гул весёлых разговоров. По запущенным дорожкам мимо буйно разросшихся кустов княжна вывела Островского на большую лужайку. Посреди неё выстроились парадно накрытые столы: на белых скатертях красовались яркие букеты, посуда матово сияла, а на начищенном серебре играли солнечные блики.
– Прекрасно сервировано, – похвалил Лаврентий. Он не забыл, что именно Долли считается хозяйкой праздника.
– Спасибо, я передам вашу похвалу сёстрам и подругам, они обрадуются…
Княжна подвела Островского к гостям. Как назло, первыми, к кому она обратилась, оказалось уже встреченное Лаврентием многочисленное и шумное семейство. Долли взялась знакомить нового гостя с соседями. От внимания Лаврентия не ускользнуло, что молодой человек лет двадцати, назвавшийся Михаилом Епанчиным, повёл себя холодно и высокомерно. Островский приободрился – его первый соперник оказался слишком молодым.
«Подрасти сначала, молокосос, а потом будешь с мужчинами тягаться», – мысленно пожелал сопернику Лаврентий.
Княжна продолжила обход гостей, она знакомила Островского с соседями-помещиками, их добрыми жёнами и многочисленными детьми. Лаврентий старательно запоминал фамилии, а сам присматривался к молодым людям. Возможных претендентов на руку княжны Черкасской было человек пять, но, к счастью, всё они оказались совсем юными – либо ровесниками Долли, либо старше её на год-два. Этому имелось разумное объяснение: взрослые дворяне ушли на войну, в поместьях осталась лишь молодёжь, но всё равно Лаврентию было очень приятно. Поняв, что серьёзных соперников не предвидится, он осмелел.
Подоспевший барон пригласил гостей отобедать и, подхватив под руку Долли, отправился к одному из крайних столов. Лаврентий издали наблюдал за Опекушиной, собравшей вокруг себя своих питомиц. Увидев, к какому столу направилась почтенная дама, Островский поспешил туда же, помог девушкам отодвинуть скамьи, заменявшие на этом летнем обеде стулья, и вскользь заметил:
– Как здесь всё мило и романтично! Мне приходилось видеть подобное убранство лишь в Петергофе, когда на именины вдовствующей императрицы накрывали столы в тамошних садах.
Опекушина расцвела улыбкой и признала:
– Наши барышни целую неделю старались – делали украшения, а вчера составляли букеты.
Затеянный разговор помог Островскому получить желаемое: добрейшая Марья Ивановна пригласила любезного молодого соседа за свой стол.
– Вы позволите мне сесть подле вас? – галантно спросил Островский тринадцатилетнюю Ольгу.
– Пожалуйста, – смутилась та, но потом подняла на соседа большие, чуть раскосые тёмно-серые глаза и радостно выпалила: – Вы знаете, как мы сохранили букеты свежими?
– Не могу догадаться, – подыграл ей Лаврентий.
– Мы убрали их в погреб, окутав мокрыми тряпками…
– Замечательная мысль, я никогда о таком не слышал! – восхитился Островский.
Он почувствовал, что нащупал нужный тон, и теперь взахлеб рассуждал о цветах, букетах, об украшении дома и о блюдах, которые им подавали. Лаврентий так всем восхищался, что к концу обеда бесхитростная Марья Ивановна прониклась к новому знакомому полнейшим доверием. Да и как могло быть иначе, коли умница сосед во всём разделял её мнение?
Наконец гости отобедали, и Островский помог барышням выйти из-за стола. Он ликовал. С Опекушиной всё получилось на удивление просто: с десяток комплиментов – и дело в шляпе. Значит, пришла пора заняться крёстным Долли. Соврав что-то Марье Ивановне, Лаврентий откланялся и поспешил к барону. Тальзит с видом мученика стоял на краю поляны, на его локтях с двух сторон повисли Мари и Натали.
