Игры в апокалипсис - страница 34
Вскоре за Пирсоном приехали несколько человек, одетых в армейский камуфляж с пришитыми на рукавах ленточками с оранжевыми и черными полосками. Один из них, показывая неплохое знание английского языка, спросил:
– Вы кто, из какой страны?
Пирсон, еще не понимая, где он находится, не стал запираться:
– Гриф Пирсон, Соединенные Штаты Америки.
– Ого! – воскликнул один из военных. – Какая птичка к нам залетела!
Пришелец решил, что и ему уже можно задать вопрос:
– Скажите, где я?
– Вы находитесь на территории Донской народной республики, – строго сказал владеющий английским боец. – Мы не будем сейчас выяснять, как вы здесь оказались и с какой целью, а просто передадим вас в службу безопасности.
– Я хотел бы связаться с посольством моей страны, – немного осмелев, попросил американец.
– Это невозможно, – ответил все тот же мужчина. – У нашей республики нет дипломатических отношений с США. Так что сейчас вы поедете с нами, в Донск.
Пирсона проводили к микроавтобусу, раскрашенному, видимо, из аэрозольного баллончика пятнами зеленого, серого и коричневого цвета, и повезли по разбитой дороге.
25.
Дни на таежном «курорте» текли безмятежно. Днем друзья занимались огородом, ходили по грибы-ягоды, рыбачили, ловя на мушку хариусов со спинными плавниками, похожими на паруса, иногда попадались их более крупные родственники – ленки с рассыпанными по бокам темными пятнышками. Откормленные на убой норвежские лососи – просто свиньи по сравнению с этими красавцами, которых можно уподобить выросшим на свободе оленям. Так что почти каждый день на столе была поистине царская еда, конкурентка которой – тушенка – лежала забытой в чулане.
Такими же роскошными были беседы друзей, начинавшиеся на вечерней зорьке у костра. Они устраивались в удобные кресла, мастерски сработанные из здешней древесины. Иногда щелкали кедровые орешки – Толику повезло обнаружить разворошенную медведем нору бурундука. Косолапый убил грызуна, а вот внутрь «пещеры» добраться не сумел. А в ней оказалось почти полведра отборных орешков – все сухие и здоровые. Иногда друзья лущили горох, порой лакомились земляникой или лесной малиной, баловались чаем, заваренным из лесных трав.
Было что-то мистическое в разговорах двух людей о судьбах человечества, в то время как вокруг них на многие километры не было ни души.
– Знаешь, Генка, – сказал на первой из таких бесед Сивцов, – перед отъездом у меня состоялся разговор с одним очень интересным философом. Это не характеристика, это его настоящая профессия – он преподает «любомудрие» в университете. Этот ученый на полном серьезе считает, что в мире началась своего рода «зачистка» лишних людей. А ты как считаешь – может, действительно, настала пора пропалывать человеческие «сорняки»?
Валков склонил голову набок, видно, так ему было удобнее думать, но не спешил отвечать. В костре обрушилось полено, подняв фейерверк искр. Откуда-то издалека донесся протяжный стон зверя, который вполне мог оказаться предсмертным. Наконец, Генка ответил:
– Видишь ли, мой друг, здесь все зависит от точки зрения: кто и кого считает сорняком! Ясно, что для состоятельных людей все, кто не собрал определенного богатства – чернь, никчемные людишки. Ты же помнишь того надменного типа, который сказал: «Те, у кого нет миллиарда, могут идти в ж…у?»
– Помню, и даже предполагаю, что бы с ним сделали лет эдак сорок назад, – задумчиво произнес Сивцов. – Тогда критерии были другие, и сорняками считали как раз пресыщенных богатеев. Но времена ведь переменились, почему-то и в нашей стране колесо повернулось, и уже не стало считаться зазорным – воровать, брать взятки, словом, наживаться. Я тоже могу припомнить фразу еще из девяностых: мол, если ты такой умный, то почему такой бедный?! Может быть, все же есть смысл в этом стремлении к богатству? Ведь как-то оно умудряется двигать прогресс. Вспомни: огромная страна с обширнейшими полями не могла себя обеспечить хлебом! А теперь, когда, как говорят, все разворовано, продаем излишки зерна другим странам! Не парадокс ли?