– Э, ты как там, живой? – тихо спросил остолбеневший Эллирий.
– Скорее мёртв, – ответил Эйнар. Руки его немного дрожали, и он то и дело бросал взгляд на тяжёлые капли крови, стекавшие с лезвия на каменный пол.
Командир полка издал громкий стон отчаяния, и, зажмурив глаза, с размаху грохнул зажатый в руке глиняный стакан о пол. Бирнезию в этот миг показалось, что сейчас вся застывшая в удивлении толпа очнётся от ступора и бросится на них. Но этого не произошло. Рыжий повернулся к братии и заорал, срывая голос:
– Что расселись?! Давайте, поднимайтесь, заверните эту тушу во что-нибудь и бегом на задний двор! И вымойте здесь всё!
Несколько человек подхватили Салтиса за плечи и ноги и вытащили из зала. Ещё двое схватили где-то в углу швабру, ведро с водой и принялись оттирать следы крови с пола.
– Кто ты такой? – Эллирий вплотную подошёл к Эйнару. – Как звать тебя, и где ты научился так драться?
– Меня научил Сокс, может слышал? Он сотником был. А зовут меня Эйнар.
– Сокс? Слышал о таком, говорят, равных ему не было во всей округе. Давно только было это. Где он сейчас? Наверно, внуков нянчит?
– Сокс погиб сегодня утром.
– Погиб?! Такой боец?
– Стар он стал, да и окружили его со всех сторон, – ответил за Эйнара Бирнезий. – Я видел, но помочь уже не мог. Сам еле ноги унёс.
– А ты кто?
– Бирнезий.
– Эйнар, Бирнезий… Вот ведь, свалились вы на мою голову, – в этот момент на лице Эллирия отобразилась целая гамма совершено противоречивых чувств. – Добро пожаловать в наш полк. Забудьте этого дурака Салтиса и живо за стол. Каллист, давай тоже сюда.
Пирушка продолжалась, как ни в чём не бывало. Тело Салтиса исчезло в выгребной яме на заднем дворе, а более ничего не мешало хорошему отдыху. Принесли ещё вина и еды, снова завязался живой разговор о предстоящей войне, о том, как они – конечно же все великие воины, герои – едва ли не в одиночку разгромят талланцев и с победой вернуться домой. Эйнар старался пить немного, но ему всё подливали и подливали, так что, в конце концов, он упал лицом на стол.
Наступило холодное утро. Сквозь открытые окна в зал таверны врывался свежий ветерок, быстро согнавший хмель с больных голов. Один за другим просыпались спящие вповалку люди. Первым проснулся Эйнар. Морщась от пренеприятной головной боли, он растолкал Бирнезия. Тот, недолго думая, первым делом приложился к кувшину с остатками вина. Вскоре проснулся Эллирий, который сразу же разбудил храпевшего на всю округу Каллиста.
– А ну, вставай, давай – давай, просыпайся. Ишь, мелочь такая, а храпит, словно медведь. Отведи-ка новеньких в лагерь, да поживее. И объяви, что я назначил Эйнара десятником вместо Нордиза, а тот пусть занимает место Салтиса.
Каллист пробормотал что-то непонятное, повернулся на другой бок и попытался уснуть вновь, но Эллирий взял попавшийся под руку кувшин и вылил его содержимое на голову Каллиста. Тот заворочался, открыл глаза и, яростно ругаясь, встал на плохо слушающиеся ноги. Эллирий повторил свой приказ, Каллист кивнул в ответ головой и, ругнувшись ещё раз – уже совсем беззлобно, вышел на улицу. Эйнар и Бирнезий последовали за ним.
Каллист повёл их проулками, где приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы не угодить либо в лужу, либо в кучу мусора. Эйнар попытался определить направление, чтобы в случае чего, можно было найти дорогу назад, но провожатый так петлял, что из этого ничего не получилось. Булыжная мостовая под ногами, в конце концов, оборвалась, уступив место грязному месиву из песка и глины. Они оказались рядом с крепостной стеной на довольно обширном пустыре, где и располагались палатки полка. Все ещё спали, лишь несколько часовых прохаживались по очищенной от мусора площадке, заменявшей плац. Завидев Каллиста, они даже не попытались остановить пришедших и не стали задавать вопросов. Проорав друг другу что-то похожее на «доброе утро», каждый направился своей дорогой. Все трое бесцеремонно зашли в одну из палаток, Каллист разбудил спящего сладким сном десятника и гаркнул, не дав тому опомниться от сна:
