От его твердой уверенности на их лицах расцвели улыбки. Осеняя поцелуями глаза и лоб дочери, он, должно быть, подумал про себя, что, когда увидит ее в следующий раз, ей будет уже 17.
На сей раз предстояло ехать не на автобусе. Это была последняя группа – почти 40 юных женщин, их запихнули в грузовик вместе с багажом. Бела помог дочери с племянницей забраться в кузов и поцеловал на прощание. Оттуда до Попрада чуть больше ста километров. Чтобы укрыться от ветра, они присели на корточки под бортами.
Среди съежившихся в кузове была 18-летняя Линда Райх, которая «беззаботно отдыхала с семьей после ужина», когда «в дверь забарабанили гардисты».
Ошарашенные внезапным вторжением в спокойствие вечера, ни родители Линды, ни она сама не понимали, что происходит, «но гардисты сказали нам: „Мы забираем вас на работы в Германию, вы сможете помочь своим семьям, оказать им поддержку“».
Линда была еще совсем юной, она ответила:
– Это чудесно, здесь дела уже хуже некуда.
У Райхов не хватало ни денег на еду, ни дров для обогрева дома. Ее братья подрабатывали на фермах, но евреям трудно было получить хороший заработок, да и прошедшая зима выдалась суровой. Как и большинство девушек в кузове грузовика, Линда думала, что обязана помочь семье, и поездка сейчас на работы – тот минимум, который она в силах сделать для них.
– Мы сможем высылать домой деньги, – говорила она сидящим рядом.
Магдушка и Нюси молчали: деньги и еда – не то, в чем нуждались их семьи. Грузовик трясся по немощеной дороге в Попрад, в темноте натыкаясь на выбоины, и девушки в кузове то и дело валились друг на друга. Приехали они уже за полночь.
Среда, 24 марта 1942 года
В этом месте нашей истории нам придется домысливать, поскольку единственное имеющееся у нас свидетельство – бумажный документ, список всех девушек в эшелоне, датированный 24 марта 1942 года. Этот документ хранится в архиве иерусалимского Международного научно-исследовательского института холокоста Яд Вашем. Пожелтевшие от времени страницы с завернувшимися уголками столь хрупки, что прикасаться к ним разрешено только в белых перчатках. Там имена. Дети оставшихся в живых могут найти имена своих матерей, а родственники погибших – имена своих загубленных теток, сестер, кузин.
Воспоминания об этих казармах, о «лагере Попрад» в лучшем случае смутны. Некоторые женщины не помнят, что вообще там были, – потрясенные тем, как их вырвали из дома, заставили спать на полу или на подвесных самодельных койках, кормили минимальными порциями еды на грани голодной смерти, держали под надзором военной полиции. Все это не отпечаталось в каталоге тех ужасов, которые им еще предстояло пережить. Дни в казарме – утраченный эпизод, реже всего упоминаемый в устных свидетельствах. В туман забвения канул и сам процесс того, как список их имен печатали на пишущей машинке. Никто из уцелевших, с кем мне доводилось беседовать, этого не помнит.
Возможно, список составлялся перед раздачей бобов на ужин или еще раньше, днем, когда девушек выстроили в шеренгу для – как тут же выяснилось – строевой муштры. Так или иначе, это – документ исключительной важности, ибо без него мы никогда не узнали бы имена девушек из первого транспорта и они затерялись бы в истории навеки. Подходили они к столу уже в Попраде и называли свои имена, или же список составлялся на основе списков из их родных городов – машинописных из Прешова, Бардеёва и Гуменне и рукописного из Стропкова – нам это неизвестно. Как бы то ни было, 24 марта 1942 года вся информация была собрана в единый документ на 34 страницах. Печатали его явно после прибытия последней группы, в состав которой входили Магдушка и Нюси Гартманы вместе с Линдой Райх.
