— Астарт! — холодно, со сталью говорит он, продолжая смотреть. Взгляд скользит к шее, и глаза темнеют, почти чернеют.
В комнату заходит ещё один мужчина. Нехотя отрываю взгляд от брюнета и перевожу глаза на второго. Громко стону, закатывая глаза, просто вспоминаю его. Вспоминаю его губы, тихий голос, прохладные пальцы и жёсткие губы.
— Я тебе сказал не трогать её, — цедит сквозь зубы брюнет, не замечая, как меня корёжит. — Я тебе говорил, ещё рано!
— Уже неважно, — обрубает белобрысый и мягкой поступью подбирается ко мне.
Умом понимаю, что нужно отползти, вскочить, сбежать, закричать. Я ведь умею драться, меня папа учил. Но тело подводит меня. А горящий в возбуждении мозг подкидывает кадры из клуба. Вспышками.
Темнота. Поцелуи.
Темнота. Его пальцы во мне.
Темнота. Укус.
Он ложится рядом на бок и невесомо проводит ладонью по животу вверх, очерчивает закованную в бюстгальтер грудь. Не касается. Просто очерчивает и смотрит. Дышу тяжело. Ненавижу это ожидание. Ненавижу собственное тело. Ненавижу это скручивающее всё нутро вожделение. Животное. Дикое. Необузданное.
— Это твоё наказание, Лина, — тихо урчит блондин, — я ведь обещал тебе.
Зажмуриваюсь, мотаю головой. Узнаю. Конечно, я узнаю его голос. И мятно-морозный запах, что окутывает пространство.
— Страстная. Горячая. Моя, — мужчина переводит взгляд на брюнета. — Слишком вкусная, чтобы позволить её касаться низшему.
— Выйди! — приказывает первый и бровь выгибает.
Блондин скалится, показывая клыки. И склоняется ниже. Задерживаю дыхание, кусаю губу с силой, страшась и желая этой неизвестности. Вздрагиваю от касания кончика носа к подбородку. Он делает глубокий вдох возле ушка, прикусывает слегка кожу, не сильно, но ощутимо. Меня подбрасывает и топит новая волна.
— Не ласкай себя, Лина! — горячий воздух вызывает мурашки, заставляя кожу пылать ещё неистовее. Он встаёт и выходит из комнаты, вызывая разочарованный стон и очередную ненависть к себе за предательские чувства.
Брюнет медленно подбирается и кладёт прохладную ладонь на лоб. Выгибаюсь. Так хорошо. Так приятно. Мне нужна эта прохлада, а ещё водичка. Я очень хочу пить.
— Спи, девочка, — поймав мой затуманенный взгляд, приказывает мужчина. Его зрачки расширяются, почти топят винную радужку и белые склеры. — Спи! — склонившись ниже, повторяет он и хмурится.
А я делаю то, что совершенно не должна, приподнимаю голову и касаюсь губами его губ. Он не отвечает на поцелуй, даже губы поджимает и опять не дышит. Я же прикусываю их, ласкаю языком, шиплю. Никогда ещё меня так не динамили. Впервые. И это обидно, хотя, возможно, не будь я в такой агонии, оценила бы благородство. Но сейчас лишь ненавижу его чёрствость.
— Урод, — выдыхаю, но уронить голову обратно на подушку не могу, стальные прохладные пальцы хватают за шею. Он не душит, лишь держит, впивается подушечками в горло.
Поднимаю взгляд, вновь смотря в эти опасные глаза. Его выдержка буквально крошится на глазах. Я вижу, как по лицу проходит судорога. И в следующий миг голодный поцелуй обрушивается на мои губы. Жёсткий. Сокрушительный.
Ребром ладони он врезается между ног. Давит на пульсирующую плоть и глубоко толкается языком в рот. Я сама еложу, усиливая напор, царапаю плечи и шею. Обнимаю, страшась потерять.
Сильнее давит на лоно, грубая материя джинсов только усиливает и распаляет моё желание. Он трёт и трёт, подаюсь тазом. Низ живота болезненно пульсирует. Воздуха не хватает. Лишь тяжесть, жар и поцелуй. Поцелуй, от которого зависит моя жизнь.
