Лгунья. Ей же не понравились условия Ника, но ради счастья Роберта она готова наступить себе на горло. Хорошо, что мне это делать не обязательно.
— Я тоже пойду к себе, — осторожно выдёргиваю я свою руку из руки сестры и встаю. — Спасибо за ужин.
Я совершенно не знаю, как относится к тому, что происходит. Зачем Он остался в этом доме? Что задумал? Почему был так приторно вежлив за ужином и строил из себя того человека, которым явно не является? Что в голове у этого парня?!
Подобие ответов я получаю почти сразу, как только, преодолев лестницу, открываю дверь в свою комнату и вижу у полки со своими любимыми фарфоровыми куклами его.
Какого...
— Проходи, Новенькая. Не стесняйся.
В голосе столько наглости и насмешки, что я не сразу нахожу, что сказать, а Ник тут же отворачивается и берёт одну из кукол в руки.
— Что ты делаешь в моей комнате?
— В твоей? — усмехается он. — Дверь закрой. Разговор есть.
— Поставь, пожалуйста, куклу на место, — прошу я, сжимая зубы.
И он делает это. Притворно роняет куклу, от чего моё сердце испуганно сжимается, а сама я громко втягиваю воздух. Потому что каждая из пяти малышек мне безумно дорога. Ведь в детстве кукол у меня не было.
Ник коротко смеётся, но в тёмных глазах нет места веселью. Сплошная жестокость, не терпящая неподчинения.
— Дверь, — холодно напоминает он.
Я делаю глубокий, успокаивающий вдох и закрываю дверь.
Он только что нашёл моё слабое место, и теперь намерен мной манипулировать.
Кто ты, Никлаус? Уже точно не тот вежливый парень, что, уходя, похвалил стряпню моей сестры. Теперь ты настоящий? Или очередная маска?
— Что тебе нужно, Ник? — спрашиваю я, опираясь спиной на комод, стоящий напротив моей кровати.
Он проходит к окну, за которым опускаются сумерки, и присаживается на подоконник. Щелкает пальцами по винтажной шляпке на голове у куклы, от чего я неприязненно морщусь, и смотрит на меня исподлобья:
— Во-первых, в этом доме нет ничего твоего. Ясно?
— Как оригинально, — язвительно улыбаюсь я. — Дальше.
— Дерзкая?
— Скорее проницательная, — не соглашаюсь я, пожимая плечами. — Ты сын того, кто заработал деньги на этот дом, а потому считаешь и себя его хозяином. Я тебе не нравлюсь, и ты благородно решил указать мне место, словно я сама о нём не знаю. Ничего удивительного.
— Отлично, — медленно кивает он, задумчиво исследуя взглядом моё лицо. — Мне нравится, что ты знаешь своё место. Значит, поладим.
— Я бы не была так уверена.
— Ты — не я, — нагло ухмыляется он. Но в следующий миг улыбка исчезает: — Ляг на кровать.
Я поднимаю одну бровь, он тоже. Взгляд изучает, ловит мои эмоции на лице или в глазах, угрожает и продавливает.
Киваю, прохожу к кровати и укладываюсь на покрывало в уютную клетку, которое купила себе сама на собственные деньги. Знаю, это ещё одна проверка с его стороны, но и с моей тоже. Пока он молча за мной наблюдает, я поправляю подушку под спиной, опираюсь на неё и скрещиваю руки и ноги.
— Сними платье.
Я ожидаю чего-нибудь в таком духе, но всё равно чувствую у щёк жар смущения. Слишком откровенная насмешка в его тёмных глазах, слишком откровенен и интерес: поведусь ли, исполню ли и такое распоряжение?
Разумеется, нет.
Открываю рот, чтобы как-нибудь съязвить, но он меня перебивает:
— Расслабься. Ничего нового я там не увижу. Теперь к делу.
— Да, будь добр, — вновь скреплю я зубами, потому что его ремарка отчего-то неприятно царапает грудь.
