Их одержимость - страница 25

Я должен был служить в стройбате. Моя мама оббила много порогов. Собрала кучу справок. Ей обещали. Но как только меня доставили в распределительный пункт, стало ясно, что никого не повезут в стройбат. Что мы все дружно и «весело» отправляемся прямиком в Чечню. Была, конечно, учебка. Но как можно научить воевать абсолютно желторотых маменькиных птенцов за несколько месяцев? Не просто носить форму и стирать сапоги на плацу, а именно воевать? Ответ очевиден – никак! Вот, «научившись» стрелять, изучив тактику и стратегию боя, мы отправились туда, откуда никто из нас не вернулся. Просто невозможно вернуться с войны. Потому что война навсегда остается с тобой. Нет, даже не так. Она остается в тебе. Она меняет тебя. Кого-то она ломает, кого-то делает сильнее. Но вернуться с войны – невозможно.

Так я попал в ад. И в том аду я встретил его. Он был робким, застенчивым сопляком. Это чувствовалось. И конечно, не только мне. Я не знаю почему, но мне захотелось его защитить. Видимо молитвы матери дошли до Бога, и он подал мне самую правильную на тот момент идею. Так мы подружились с Валерием. Когда я стал общаться с ним, то понял, что он не робкий, просто тихий. А еще, у него есть потенциал психолога. Он просчитывал поведение наших сослуживцев и незаметно для них самих манипулировал ими. Этот навык я потом заставил его подкрепить дипломом о высшем психологическом образовании. Но это было уже потом, здесь на мирной земле. А там, нам еще предстояло пройти самый страшный день, после которого наша жизнь перевернулась.

Я не отмечаю новый год. Валера тоже. В этот день, в ночь с 31 декабря на 1 января, мы собираемся у меня и поминаем наших товарищей. Мы немного пьем и много говорим. Это ввел как раз Валерий. Он не только спас мою жизнь, он еще помог не пустить ее по пи*** после. А были все предпосылки. Как у меня, так и у него.

Тогда при штурме Грозного полегло очень много ребят. Это было страшно. Нет, это было ужасно. Я был ранен и не мог идти. Нога не двигалась, висела плетью. Сам не знаю, как не получил пулю в лоб от ваххабитов. Но меня они не добили. Плена избежать тоже удалось. Все-таки молилась, как пить дать, молилась моя матушка за меня. Вокруг раздавались выстрелы, и громыхали взрывы. Я лежал и смотрел на небо. Я не знаю, был ли я мокрым от явлений природы или это была кровь, но тело трясло от озноба и холода. Мокрая одежда прилипала и еще больше заставляла сотрясаться. Тут я услышал шорох. Первая мысль – показалось. Но шорох становился все более явственным. Рука сжалась на автомате.

- Герка, - перекрикивая автоматную очередь, кричал рядом Валерка, - давай! Вставай!

Я стал вертеть головой и увидел, как ко мне ползет окровавленный друг. Его рука была похожа на кровавое месиво, но он упорно полз ко мне.

- Надо выбираться. Давай за мной! – хрипел мне в ухо Валерий.

- Уходи один, - крикнул ему, и отвернулся.

- Давай. Ты не можешь сдаться, я ради тебя полз.

- Уходи, я не чувствую ног.

Тогда я лукавил, одну ногу я все-таки ощущал, и это была адская боль. И тут мне была протянута окровавленная рука.

- Держи крепко, я вытяну нас двоих, - это последние слова, которые сказал друг.

Дальше как в тумане, меня волокли по земле на спине, я сжимал что-то мягкое и мокрое в своих руках. Это сейчас я понимаю, что это была сломанная в нескольких местах рука друга. Он превозмогая боль и страх вытащил нас из под огня. Потом нас нашли местные жители. Как оказалось Валерий далеко нас оттащил и поэтому нас не нашли военные. Они пересчитали живых, это было сделать не сложно, так как остались единицы, потом собрали раненных, и так как нас не оказалось ни там, ни там, то нас записали в убитых. Так моя мать получила похоронку, а мы с другом оказались в госпитале во Владикавказе. От туда нас направили еще в один, потом еще в один. Когда окончательно осели, мы написали домой. Но материнское сердце уже было подорвано. Его уже было не спасти. У Валеры не было матери. А отец оказался более стойким, чем мой. Так моя жизнь и взгляд на нее коренным образом поменялись.