– Мать, очисти луковицу, – попросил он жену. Она вскочила, выбрала из связки крупную, очистила её, порезала дольками, подала мужу солонку с солью. Мария положила себе ложкой картофелину, подцепила ломтик сала, с наслаждением впилась в него зубами. «Господи, как давно солёного сала не ела!» – Подумала.
– Бери ещё, бери, не стесняйся, – заметил её колебания насчёт второго ломтика Алфред. – Знаю, какая у тебя пайка дома. Тебе надо, как следует, кушать, ребёнок в тебе, так что кушай, сколько хочется, не смотри на нас, мы не голодаем.
– Да, пап, мам, чуть не забыл… Знаете, что на озере говорил Дембовский? – Воскликнул Вацлав.
– Что? – Повернул к нему голову отец.
– Он говорил, что нашего председателя Сельсовета «лесные братья» в болоте утопили!
– Езус Мария! – Вскрикнула Юзефа, совсем же ещё молодой мужик! – Мария почувствовала какой-то болезненный укол в сердце, потемнело в глазах.
– Что ты? Плохо тебе? – Встревоженно спросил Алфред, увидев её, ставшее белым, без единой кровинки, лицо.
Мария хотела взять себя в руки и не смогла. Слёзы часто закапали из глаз.
– Язеп же за нею бегал до войны, забыл, что ли? – Шепнула ему Юзефа… Все в полном молчании вышли из-за стола и пошли во двор…
Мария работала до вечера в каком-то угаре, забывая, где она и что делает. Её руки вырывали сорняки, кидали их в кучу, а перед глазами стояло грустное лицо Язепа, когда он взял протянутую ему руку на прощание, бережно сжал её пальцы сильной рукой, не хотел выпускать их. Потом она вспомнила его ещё мальчишкой, как они вместе ходили в землянику, как он срывал особенно крупные ягодки, собирал их в ладошку, а потом протягивал эти ягоды ей и просил их съесть прямо с ладошки…
Она, смущаясь, кушала их, остро ощущая его волнение, видела его затуманившиеся от нежности к ней глаза…
Потом они бегали среди редких, старых берёз, Язеп гонялся за нею, схватил её на бегу за талию, прижал к себе, бледнея… Она вырвалась, – Не надо, – попросила тихо…
Забывшись, Мария застонала, заволокло глаза слезами… «Сволочи, гады, – билась в голове мысль. – Войну пережил, целым и невредимым вернулся, а погиб от руки таких же латгальцев, как сам!»
Мария поднялась, выпрямила усталую спину. Колыхнулся тяжёлый живот. Передвинула вперёд сложенную в несколько раз кофту, опустилась на неё коленями, сразу занывшими от боли, ещё быстрее заработала руками.
Тихо плыли на восток белоснежные облака, пылало и слепило глаза солнце, текли по спине и груди струйки пота. В лесу заливались на разные голоса птицы, валялись в пыли, высунув языки, псы, копались в земле, скрываясь в тени сарая, куры и важные, надутые, индюки. Приплелись на грядки трое сыновей, пригнанные отцом в помощь матери, нехотя стали полоть. Юзефа подошла к ним, стала объяснять, что нужно вырывать, а что должно расти дальше. Сыны покивали головами, поняли, мол, и продолжали своё дело. Спустя минут пятнадцать Юзефа опять подошла к ним, присмотрелась к их работе, всплеснула руками, надавала сынам затрещин и закричала:
– Вот паразиты, вот обормоты, всю морковку выдрали! Только бы им по лесу шататься, да на рыбу, а на грядках пусть одна мать горбатится!
– Так уж и одна, – буркнул старший сын и тут же заработал ещё одну затрещину.
– Молчи! Когда мать говорит!
– Не мужское это дело, мам, заканючил один из близняшек, то ли Янис, то ли Дайнис.
– Так сначала стань мужчиной, охламон несчастный, – взвилась мать. – Нарочно, ведь, морковку рвут, паразиты, чтобы я их быстрее с грядок прогнала! – Не унималась мать. – А ну, полите, как следует! Я вам покажу! Давно ремня отцовского не получали!
