– Ой, вы извините, но я не понимаю языка. Мы туда переехали из Туркмении лет пять назад, и ни я, ни сёстры так и не научились татарскому. Родители говорят, конечно.
Старый солдат не удивился и не стал досадовать, просто перевёл только что сказанное им на русский язык:
– Как не знать? Это же моя родина!
– У меня ротный был из Казани, – вдруг включился в начавшийся разговор лейтенант Рейнер. – Ринатом звали. Мировой мужик. Танковое училище оканчивал у вас там. Говорил, что в этой танковой школе немецкий фельдмаршал Гудериан стажировку проходил в тридцатых годах. Это правда? – Георгий с вопросом поднял взгляд на Чалого.
– Да, правда. А почему о таком хорошем командире в прошлом времени?
Наступила пауза.
– Убили его… 24 февраля. Тридцать километров до Харькова наша колонна не дошла. Он с комбригом в авангарде среди первых шёл. Командир бригады жив… Говорят, что жив… С остатками роты управления окопался на высотах восточнее Харькова и координирует нашу арту и ракетчиков.
– А как же «стремительный удар»? А разгромленная авиация ВСУ? А что там президент говорил про то, что в плен брать не будем и пусть, мол, украинские военные идут домой к жёнам? – опередил Чалого вопросом встревоженный Андрюха Кибало, который сам напросился к старому солдату в группу, к удивлению оставшихся бойцов, пригревших в посёлке тёплые спальные места у печек.
– Ага! – послышался резкий насмешливый возглас из-за спины Рейнера, откуда выглянуло веснушчатое лицо пулемётчика Валентина, покрытое многодневной сажей от костра, к которому по мере общего разговора местная братва несколько раз обратилась с позывным Француз. – Нам такие песни пели забавные наши отцы-командиры: мол, позавтракаем в Харькове, пообедаем в Киеве, а утром – парад на Крещатике…
– Вот-вот, – поддержал сарказм Валентина Арсений, задумчиво рассматривавший горящие головёшки в глубине костра, – и пообедали, и позавтракали, и «парадным строем» прямо в этот элеватор пришли. Вот уже вторую неделю тут сводным батальоном сидим, связь, рембазу и наблюдательный пункт караулим.
Неожиданный душераздирающий свист пролетевшей мины заставил Чалого и пацанов его группы броситься ничком на бетонный пол во все стороны от костра, что вызвало дружный смех хозяев, оставшихся на местах. После свиста никакого взрыва или даже хлопка не последовало, и до Чалого наконец дошло, что сработала сигнальная ловушка из тех, которыми обязательно обкладывают периметры охраняемых объектов. Отряхнувшись от пыли и налипшего снега, бойцы снова расселись вокруг костра, и тут же раздался оглушительно-резкий звук разорвавшейся мины. Парни снова бросились на землю, и вновь раздалось дружное ржание российских солдат и лейтенанта Георгия Рейнера.
– Да это самоликвидатор сработал на мине. Привыкайте. Они тут постоянно неожиданно взрываются, через двадцать четыре часа каждая. Без осколков, естественно.
– Так предупреждать же надо! – заново отряхивая куртку и штаны, обиженно и с нескрываемой досадой возмутился Виталий Семионенко, которого также не пришлось уговаривать идти в группе Чалого. – Эдак и обосраться можно невзначай…
И тут уже эхом по бывшим цехам некогда огромного элеватора волнами разлился многоголосый смех всех собравшихся у очага солдат.
– А вы, пацаны, откуда сами-то будете? – задал вопрос всем пришедшим бойцам остроносый и щербатый на один передний верхний зуб Вовка из бригады Рейнера. – Мы слыхали, что белгородских добровольцев на днях целый полк завезли в Отрадное. Не про вас ли разговор шёл?
