У калитки стояла женщина средних лет, по всему виду – городская. Странная. Тарасиху поразило, что лицо и глаза незваной гостьи лучились – такими бывают глаза у древних старух-праведниц. Ни загорелая кожа, ни темный цвет очей не могли скрыть этот животворный свет.
– Добрый день, бабушка, – произнесла гостья. – Еле достучалась до вас. Одна живете? Как звать-величать Вас?
Тарасиха, с младых ногтей отличавшаяся крутым нравом, ответила вдруг кротко и приветливо:
– Да с кем мне жить-то? Дети покинули, как на ноги встали, а муж – еще раньше. Умер он совсем молодым… А теперь вот и я умираю – одна во всей деревне.
Жила Тарасиха одна – на все полторы сотни брошенных дворов. И для нее было чудом, как безошибочно гостья нашла живую душу в брошенном поселении.
– Вот чудо-то, – вслух повторила мысль Тарасиха.
– Да какое же чудо, бабушка?
– Чудо, что вы сыскали меня. Кругом-то – заросли.
– А я нашла вас только потому, что увидела ухоженные сад и огород. Но вы мне так и не назвали своего имени.
– Татьяна я… Тарасовна. А вас как величать?
– Светлана.
Тарасиха улыбнулась и прищурилась, словно смотрела на солнце.
– Имя у вас совсем светлое, как вы сами. Подходящее имя.
Гостья смутилась.
– Да вы меня совсем не знаете.
– Старому человеку бывает одной минутки, одного взгляда достаточно… – Гостья согласилась, кивнула головой. Волосы открыли лоб, покрытый сетью морщинок. – Да ты и сама все знаешь, – заключила Тарасиха.
Гостья хлопнула по какому-то квадратному предмету в кожаном чехле, висящем на плече.
– Я вас записывать хочу, Татьяна Тарасовна. Можно?
Тарасиха ойкнула. В глазах возник испуг.
– Куда записывать? Зачем? За что?
– Да не бойтесь, бабушка. Воспоминания старожилов записываю я.
Тарасиха махнула рукой в сторону леса, которым заканчивался ее огород.
– Туда, детка, тебе идти надо, в Большие Иваны. Там этих… старожилов найдёшь. Там старики за сто лет живут, а мне в нынешнем году всего восьмой десяток пошёл. Какой я старожил. Да и вспоминать мне нечего.
– А Чернобыль, бабушка?
Тарасиха удивилась: ее спрашивали о привычном.
– Чернобыль? А что его вспоминать? Да и далеко он от нас. Вот из Больших Иванов, говорят в ясную погоду труба его видна. Будь она неладна.
Гостья вздохнула.
– Не проводите ли в дом, Татьяна Тарасовна?
Так они попали в дом Тарасихи, в котором она вырастила четверых детей. Большой крюк, вбитый в балку под потолком, говорил о том, что именно здесь находилась общая колыбель большого тарасихиного семейства. В углу, занавешенные огромными вышитыми рушниками, выглядывали чьи-то глаза с иконы.
