Иларiя. Роман-предведение - страница 16

Через три дня контрразведчик навестил Баранова в госпитале. Он принес бутылку коньяка и фунт ломаного шоколада в кулечке. Разлив янтарную жидкость в мензурки, они выпили за здоровье поручика и закусили коричневыми кусочками.

– Ускользнули от нас змеи эти, – рассказал Деревянко. – По подземному ходу. Дом мы окружили, а выход, оказывается, был в парке, около проселочной дороги. Пока разобрались, их уже и след простыл. Упустили… если бы не ты, то взорвала бы нас Роза. Целый пуд динамита был в ящике. Костей бы не собрали… я все удивляюсь, как она тебя раскрыла? Все же было продумано… Кстати, ты точно никого не видел, кроме Розы и двух ее подельников?

– Я уже говорил тебе, – огорчился Баранов, – агенты ее сбежали, а она ждала, когда я выскочу в коридор. И выстрелила, видимо, опасаясь, что я брошусь вдогонку.

– Это пистолетик Розу подвел. Не боевой, – пояснил Деревянко, – а то пришлось мне бы сейчас пить за помин души, а не за твое здоровье.

И они с удовольствием допили коньяк.

– Хотя шпионам удалось сбежать, операция признана удовлетворительной, – заключил подполковник, – всю германскую резидентуру на нашем фронте удалось заткнуть. Не скоро опомнятся.

– А что со мной?

– А что с тобой? – ответил вопросом на вопрос Деревянко, засовывая пустую бутылку в свои вместительные галифе, – меня не ищи, я сам тебя найду, когда нужен будешь. Выздоравливай. Ранение сквозное, касательное, легкое. Доктор обещал выписать тебя через десять дней в полк.

Так и получилось.

Почти все, что Баранов знал о жизни, – это война. На нее он и возвращался, но уже совсем другим. Раньше он сражался за Россию, может быть, и обезличенно. Теперь Родина персонифицировалась в конкретную женщину. Тайна, которая, как он считал, была между ними, словно делала их ближе. Он не знал, встретятся ли они еще или нет, но он ощущал, что «его» женщина нуждается в защите. Это желание защитить свою любовь было такое сильное, что Баранов ощущал его физически. Певец IМировой войны, Сергей Копыткин, написал по этому поводу:

Он возвратил свой жар душевный

Из обагренных кровью мест.

Сиял торжественно и гневно

На нем Георгиевский крест.

Глаза огромные глядели

Куда-то в сердца глубину.

Он мне сказал: «На той неделе

Я возвращаюсь на войну…»

Провоевав еще почти год, изведав горечь поражения, позор отступления и бесчисленные жертвы своих товарищей, в одном из боев поручик Баранов был тяжело ранен и отправлен санитарным поездом в Москву.

С этого момента, мои уважаемые читатели, автор и начал свою историю.

Когда Илария вошла в операционную, где Баранову только что удалили омертвелые части тела, хирург, весь забрызганный кровью, сказал: «Матушка, распорядитесь положить его в комнату около морга, до утра не доживет. Глубокая гангрена. Даже ампутация не поможет». Взглянув на поручика, Илария поразилась выражению страдания на его лице.

– Нет, он будет жить, – решила (правильнее было бы сказать «решилась») она.

Всю ночь Илария на коленях молилась перед иконой Казанской Божией Матери около койки, где бредил умирающий. А Баранову всю ночь казалось, что он карабкается на высокую гору и приближаясь к вершине, падает обратно к подножию. Этот скорбный путь повторялся снова и снова. Все его тело покрылось ранами от камней, по которым он катился вниз. Вдруг какая-то женщина в черном платье прошла около него наверх. Баранов бросился за ней. Около самой вершины он опять стал скользить вниз. Женщина обернулась и подала ему руку. Он узнал Иларию и вместо того, чтобы схватиться за нее, стал целовать ей руку. Они замерли, не двигаясь ни вверх, ни вниз. Тогда на вершине горы возник столб света и в нем поручик увидел Богородицу. Она смотрела на окровавленного Баранова и плакала. Там, где упали ее слезы, камни расплавились и образовали ровный путь к вершине. Илария подтолкнула его, и поручик медленно пошел по дороге из расплавленных камней. Резкая, нестерпимая боль прожигала его с ног до головы. Тогда он каждый шаг стал предварять криком «Люблю!» крикнет «Люблю!» и сделает шаг, крикнет и шагнет. Так и дошел до вершины.