– Веди. Где у вас тут кинотеатр.
И мы пошли в кино.
Что это было за кино, одному Господу Богу известно! Такого кино я больше за всю свою жизнь не видела! И где его откопали наши киномеханики! И именно нам с Валерой пришлось его смотреть. Уйти и из кинотеатра, не досмотрев, я не решилась. Вышло бы совсем плохо. Ведь он пошёл гулять со мной и не стал ждать свою маму. А приехал всего на два дня.
Весь фильм она рожала. Это было какое-то племя. Она была дикаркой. И рожала, как дикарка. Она висела на руках на толстой ветке дерева, как мы на физкультуре висели на турнике. Она была абсолютно голой. С огромным, торчащим вперёд, животом. Она держалась за ветку дерева, высоко подняв руки, и безобразно вытянутые её груди свисали почти до живота. Шаманка их племени, старая, чёрная и высохшая старуха, тоже почти голая, с иссохшимися мешочками бывших грудей, когда начинались схватки у висевшей на дереве, начинала сверху вниз давить ей на живот руками, явно стараясь выдавить плод. И та, висевшая, начинала вопить и извиваться всем телом, продолжая, при этом, висеть на дереве. Груди её начинали мотаться в разные стороны, и это было жуткое, отвратительное зрелище.
Это был какой-то сумасшедший дом, а не кино!
Я ничего больше из него не запомнила. Я только чувствовала, что Валерий рядом сидит напряжённый. И у меня во всём теле происходят какие-то странные, непонятные мне вещи.
Когда фильм закончился, и в зале вспыхнул свет, мужчина, сидевший рядом с нами, посмотрел на нас и многозначительно и проникновенно вдруг сказал Валере:
– Береги её, солдат. Не обижай.
На что Валера так же многозначительно улыбнулся ему и без слов кивнул головой.
Я забыла сказать, что Валерий приехал в солдатской форме и так в ней и ходил со мной по городу.
При этих словах мужчины и многозначительном кивке Валерия головой, у меня тепло засосало под «ложечкой». Что-то вдруг дрогнуло внутри. Мне стало неудобно смотреть на Валеру.
– Пошли домой?
Валерий смотрел на меня какими-то странными глазами.
– Да. Твоя мама, наверное, ждёт тебя. Ты же к ней приехал. А целый день со мной гуляешь.
Я попыталась сказать это строго и недовольно. Но, к ужасу своему, услышала свой неуверенный, тихий и почему-то дрожащий, голос.
Валера снова попытался перевести всё в шутку и выставил свою руку колесом. Но я чувствовала себя странно. Мне было неловко. Я хотела быстрее отделаться от него.
И мы пошли рядом. Молча. Сердце моё билось о рёбра. Во мне происходили какие-то странные, мне самой не понятные, алхимические процессы.
Валерий даже не пытался заговорить. И вдруг перед самым домом он взял меня за руку. Внутри меня словно что-то оборвалось. Так, не разнимая рук, мы вошли в квартиру.
В квартире было полутемно и тихо. Наверное, около восьми часов вечера.
В квартире никого не было.
Мы сели на диван.
Он наклонился к моему лицу и поцеловал меня в губы.
До сих пор помню его склонённый ко мне силуэт на фоне окна, через которое виднелось вечернее небо.
И сразу начал расстёгивать пуговицы на моей шерстяной тёмно-зелёной кофточке.
– Вишенка моя ненаглядная… Ягодка моя…
Он шептал мне эти слова, и я чувствовала, как лицо моё начинает гореть огнём. Щёки запылали пламенем. В голове зашумело.
Он целовал меня в губы, не отпуская, и вдруг, нажимая губами, стал наклонять меня, медленно-медленно, заставляя лечь навзничь на диван.
Я сразу почувствовала, что согласна на всё, что бы он со мной сейчас ни сделал. Правда, я очень смутно представляла себе, что это значит – всё. Я только чувствовала, что не хочу и не буду сопротивляться. Что приму сейчас от него всё.
