– Дик ду15, – отозвался Амир.
Я коротко кивнул и ваша, улыбнувшись, закрыл дверь с другой стороны. Дверь в комнату, которая одиноко располагалась напротив двух других, была закрыта. Амир глядел на нее и лицо его было очень кислым, словно он щурился на солнце, пережевывая кожуру лайма.
– Там эта, ну… – замялся он.
– Понял, – сразу закивал я, понимая, почему он так стыдится. Тут дело было не только в дурном тоне. Амир женился очень быстро, не дав никому времени осознать, что вообще произошло, и испытывал вполне объяснимое чувство вины.
– Вот, а это твоя комната, – указал Амир на комнату напротив, смежную с той, в которой засыпал ваша.
Я вошел и сразу же обрадовался тому, что в комнате много света: кроме того, что она находилась на солнечной стороне, цвет потолка и стен тоже в какой-то степени ее осветлял. Голубой потолок медленно, переходя на стены, решительно переходил в незрело-лимонный. Спинкой к окну располагалась кровать, а напротив нее – зеркальный шкаф-купе из двух дверей. У изголовья кровати стояла тумбочка с ночником, а полы были застелены белым ковром из крупного длинного ворса. Видимо эта комната уже заранее была подготовлена для детей Амира.
– В шесть лет у меня и то менее цветастая комната была, – улыбнулся я. – А теперь, в восемнадцать, я восполню этот пробел своей жизни!
Амир улыбнулся.
– Тут очень красиво, – искренне добавил я. – Очень.
Я лежал, занеся руки за голову, и глядел на лазурный потолок, который явился фоном, задним планом моих размышлений о будущем, так захватывающе манящим своим таинственным благоуханием. Оно – благоухание – зазывало, пытаясь агитировать мое сознание на попытку угадать – а счастлив ли буду я? Правильно ли я поступил? Что, если я ошибся, и мне тут не место? Буду ли я жалеть об этом шаге? Ведь минимум пять лет я здесь точно проведу.
Сшибая дверь с ноги, в голове образовался Арби и его переезд. Он говорил об обстоятельствах, и мне было жутко интересно знать, в чем они заключались. Я непроизвольно стал выдумывать всякие фантастические и заведомо неправдоподобные причины, и в какой-то момент абсурд резюмировался тем, что я стал считать собственную историю слишком ущемленной своей безыдейностью на фоне выдуманных мною же вариантов Арби.
Я пытался понять, сильно ли жалеют родители о том, что отпустили меня, или напротив – гордятся мной? Я был им страшно благодарен за поддержку, хотя я видел, что дается им это нелегко. И тем не менее сегодня для меня начинается школа жизни, потому что быть вдали от дома – мощный толчок к моральной самостоятельности. Отвечая на все эти вопросы, которые вели лишь к одному, мой мозг выдал компактный, но содержательный конспект на белоснежном листе бумаге: нет, я не жалею, и, надеюсь, не буду жалеть о своем переезде. Я верил, что это должно пойти мне на пользу. Я лежал и думал обо всем, моделируя различные развития событий, и в мыслях моих было лишь желаемое. Хоть я и старался размышлять более приземлено и представлять, какие трудности могут меня тут настичь. Я самостоятельно пришел к самому очевидному из существующих выводу о том, что моей тяжелейшей трудностью здесь могу стать лишь я сам. Больше всего я боялся себя самого, потому что я знал, что у меня есть большой и закостенелый недуг – я нетерпелив. И я не представлял, как это может отразиться на моей жизни тут.
Меня разбудил стук в открытую дверь.
