«Ее» письма в большой степени способствовали такому потоку. Он рассказывал «Ей» обо всех своих намерениях, решениях, надеждах. Сообщал «Ей» о своих работах, занятиях, документах, рукописях. С нетерпением ждал «ее» замечаний, комментариев.
Когда началась кампания в защиту старых неологизмов, борьба была жесткой, но их союз, хотя и под его именем, послужил во благо языка. Во время серьезного спора вокруг ata/ota (суть которого состояла в том, какое действие в будущем выражает суффикс страдательного залога ota – продолженное или простое?) «Она» удивляла его точностью и обоснованностью аргументов, приводимых по поводу его статей. Разумеется, вопрос был глупым; но чем глупее проблема, тем более умным должен быть ответ, чтобы звучать убедительно. Единство в эсперантском движении во многом обязано никому неизвестной Нэнси Китаогитсуми.
Годы шли и шли. Переписка продолжалась, регулярно, в многообразии форм, с вечерним спокойствием стареющей тихой пары. Несколько раз пламя возгоралось, без продолжения, без завтрашнего дня, очевидно, от каких-то внезапно проснувшихся воспоминаний. Как-то он послал телеграмму:
– О, Нэнси! Наше дитя…
На что «Она» ответила – слово в слово:
– Не жалей об этом. Мне самой жаль, что произошел выкидыш.
Он больше не упоминал об этом. Вероятно, отвлеченный другой проблемой. Возможно, именно в этот период у него зародилась идея его главного произведения, бесконечной поэмы, настоящего французского эпоса, в которой он переживал и оплакивал остроту своей дальневосточной любовной страсти:
«Страсть, как грезы о тебе…»
*
Французская поговорка гласит, что только горы не могут встретиться. Было начертано на небесах, что судьба должна еще раз подтвердить это. Год выхода на пенсию профессора Китаогитсуми совпал с годом проведения Универсального конгресса в Версале. И ему не хотелось закончить свою жизнь, не ощутив духа этого события. На этот раз он поехал в путешествие по Франции.
Без малейших сомнений, он был намерен встретиться с Паскалем Лоренсом. За такой долгий период он настолько привык общаться с ним, их духовное причастие было настолько полным и глубоким, что он почти забыл о полном подозрений начале их переписки. По правде говоря, гармония двух таких высоких душ была намного выше чувства ревности или глупых людских сплетен.
К сожалению, когда он спрашивал о нем, ответы вызывали некоторые трудности:
– А, Лоренс! До сих пор талантлив, энергичен, любит полемизировать, спорить, хотя ему уже лет семьдесят пять – восемьдесят. Но его сейчас не так просто увидеть. Его уже давным-давно не видно. Он ретировался в маленькую деревушку Центрального горного хребта, которую едва можно найти среди лесов, и ни у кого не хватало ни времени, ни смелости ехать туда, чтобы гоняться за ним.
У профессора Китаогитсуми хватило и времени, и смелости. С другой стороны, после того, как было преодолено 18 000 километров, 500 километров больше или меньше – не имело значения. Он доехал на поезде до Тулле и там спросил, как добраться до деревни Шамейра. До нее было далеко, но не требовалось геройства, чтобы туда добраться; всего лишь дождаться невероятно антикварного вида автобуса, который высадил его посередине между десятью-двенадцатью расположенными там домами.
На фронтоне третьего дома он прочел:
«Сладкие воспоминания об ушедшем времени.
Целестин Руссо.
А вот и цель. На мгновенье он подумал о своей Нэнси, расположенной по вертикали на расстоянии 12 000 километров под ним, головой вниз, в опасно неустойчивом положении – «Нет, я ошибаюсь, она спит, в Японии сейчас ночь» – но он отогнал этот неуместный призыв. И постучал в дверь.
