Супруга, хмуро оценив содержимое холодильника, размер угощения и степень своего гостеприимства, бросила:
– Мужики, дуйте за хлебом.
– Магазин закрыт ещё! – громко объявил я, намекая, что визит оказался очень ранним.
– До Изумрудного города сходите!
Ватрушкины переглянулись. Ещё бы! Откуда им знать, что Изумрудный город не один в своём роде! Только мозги, храбрость, сердце и чувство такта там не продадут. А хлеб можно.
Демонстративно зевая и протирая глаза, я вышел с Ватрушкиным во двор.
– Это далеко? – спросил он.
– Ближе, чем в книге, – пространно ответил я и побрёл по усыпанному снежной крошкой асфальту, меньше всего похожим на жёлтую дорогу. Но мы и не за чудесами собрались.
– Это магазин такой?
– Ну, конечно.
– Ха! А я уж подумал!
Подумал он…
– Раньше магазин назывался Кладбище драконов, но потом переименовали.
– Почему? Хорошее название. И книга классная.
– Плохая книга.
Пятнадцать минут под еле светлеющим небом, вместо тёплой постели, ради хлеба, с не самым приятным человеком на пару – что может быть нелепее! И не предупредил, не позвонил! Припереться с детьми, чтобы хозяева не имели морального права отказать! Но это в доме. Теперь я был готов высказаться, чем бы это не обернулось в будущем.
– Послушай…
– Вон он! – закричал Ватрушкин, – Изумрудный город!
Магазин, действительно, был прекрасен снаружи. С вывески улыбались классические изображения советских Страшилы и девочки с собакой, не помню, как зовут.
– Элли и Тотошка! – радостно объявил Ватрушкин.
Точно!
Я посмотрел на его улыбающееся лицо и даже немного проникся такой искренности. Ещё чуть-чуть, и он запоёт ту самую песенку, а я, не в силах устоять, подхвачу. А следом присоединятся все люди, из окон будут выглядывать удивлённые лица и мощных нестройный хор накроет город.
Мы в город Изумрудный
Идём дорогой трудной,
Идём дорогой трудной,
Дорогой не прямой!2
Мы вошли внутрь уже в приподнятом настроении. Что-то из далёкого детства включило в наших взрослых душах волшебный фонарь, тёмные углы очистились, плесень просохла, пыль выветрилась.
Мы купили только хлеб, но это была самая лучшая покупка за последние лет тридцать, будто два друга-школьника, не спешащие домой после уроков, сейчас будут идти по солнечной улице и поедать мякиш, попутно споря о чём-то своём. А дома вечером будет мультик. Да-да, тот самый.
– Погоди, я сейчас, – Ватрушкин, с лицом, расцвеченным детской улыбкой, повернул назад.
– Зачем?
– Хочу сфотаться! На память!
– Вот делать нечего, – пробормотал я, улыбнулся и достал телефон, отчитаться перед супругой о покупке.
И тут позади послышался визг тормозов, удар и крики.
– Алло! – послышалось в трубке.
Я смотрел на экран телефона, молчал и боялся обернуться назад. Знал, что ничего хорошего там нет. Знал, что жизнь – стерва жуткая и управляет людскими судьбами, как игрушками. Что жизнь человеческая хрупка, как ёлочная игрушка. Знал, что у нас дома есть хлеб, купленный вчера вечером.
– Алло! Ты где там?
Я молчал.
Июльская ночь разлилась по небу, звёзды отразились в озере, луже, в которой я промочил ноги и в её глазах.
Её глаза, это вообще отдельная тема и даже использование затёртого до дыр шаблона «бездонные», в данный момент является не грехом, а констатацией факта, что такие глаза есть не у каждой девушки, а только у особенной. В чём её особенность? В том, что я на неё запал, а я через чур разборчив. Такие парни, как я, зачастую долгое время остаются без пары, выявляя среди прекрасной половины человечества самую-самую прекрасную. И если поиски затягиваются, то после 30—40 лет им приходится довольствоваться тем, что осталось, потому как более расторопные расхватали всех, что были рядом. Но мне, кажется, повезло. И не потому, что Валя кандидат на мисс Мира, а потому что она моя девушка. Хочется постоянно быть с рядом и слушать её с открытым ртом. И даже ручная крыса, что бегает у неё по плечам, не особо смущает. Не могу ничего хорошего сказать об обратной связи, я не идеальный мужчина для Вали, но с этим мы ещё поборемся.
