Иловайск. Рассказы о настоящих людях (сборник) - страница 27

– Какой колонны? – Тут настала очередь генерала приседать.

Долго пришлось ему растолковывать, что к чему, но в итоге на следующий день отряд отправился на место постоянной дислокации, а подполковник Волынский служит до сих пор, правда, в прежнем звании. Троих наших выпустили из плена через четыре месяца, обменяли «под елочку».

Так мы чудом и практически без потерь проскочили «Иловайский котел». А Серега Кабан попал в морг.

Почему Кабан? Ну, тут ответ очевиден, по физическим параметрам – самый большой в отряде боец. Но в каждом позывном, в каждом новом названии человека, который меняет образ жизни и принимает войну, а вместе с образом жизни и войной – и отношение к жизни и смерти, есть не только звучание, внешняя сторона, наблюдения товарищей или детские мечты. Серега Кабан слыл человеком до невозможности упертым. И когда их, харьковских добровольцев, написавших заявление в территориальный батальон, в мае, как последних, турнули из Кировограда, сославшись на формальности, по прибытию домой он написал пространную петицию на сайт государственной пограничной службы: мол, Родина что, не нуждается в опытных пограничниках?

Оказалось, что да, нуждается, но Харьковский погранотряд уже полностью сформирован.

– А какой не сформирован? – спросил, напрягаясь, в военкомате.

– Сейчас формируется новый передвижной погранотряд для несения службы в зоне АТО. Поедете на учебу?

– Хоть так убьют, хоть так, – шутил Серега в окопах под обстрелами минометов за контрольно-пропускным пунктом «Успенка», вспоминая слова жены: «Вернешься, я тебя убью!» О намерении уйти добровольцем он сообщил любимой в момент, когда последнее из необходимого – нож и ложка – паковались в рюкзак, перед самым автобусом. Он сидел на корточках перед диваном, разложив вещи из шкафа и ящиков, и удивлялся, сколько за тридцать четыре года жизни накопилось всякого ненужного барахла. На стене тикали большие часы с гирьками. Часы Кабан любил. Ему нравилось уравновешивать их ход, протирать от пыли звенья длинной, свисающей петлей, цепочки, рассматривать рисунок – горный пейзаж с оленями – на циферблате. Кукушка, правда, давно сломалась, но Кабан решил, что так даже лучше.

– Ты куда это собрался? – спросила жена, заглядывая в комнату. С утра она уходила по своим делам и вернулась не в лучшем настроении. – Обедать будешь?

– В армию, – не отрывая взгляда от часов, ответил Кабан.

– В какую армию?

– В украинскую, какую ж еще.

– Когда?

– Через час автобус.

– Что ж ты о повестке ничего не сказал? С дочкой хоть бы попрощался!

– Так я попрощался уже. С утра. Не приходило никакой повестки.

– Сам, значит, напросился?

– Сам. – Кабан понимал, что не прав, но не хотел тревожить жену раньше времени, заводить лишние разговоры: что, да как, да куда? Начнет отговаривать, звонить матери. Зато сейчас все ясно и конкретно, и разговор недолгий.

– Я поняла. Вернешься, Серый, – я тебя убью! Садись обедать, на автобус опоздаешь.

Срочную службу Кабан служил с полтора десятка лет тому, но боевые навыки не утратил – в некоторых пограничных частях, в отличие от многих других в украинской армии, традиции еще чтили и служить учили по-настоящему. Встретили в отряде нормально, одели-обули, вооружили – и отправили на полигон, где дали жару так, что Кабан изорвал до негодности камуфляж и до крови сбил руки. На службу никто не нарекал, никто не ныл и не ушел. Вокруг обстреливались взрослые мужики, все добровольцы, которые отлично понимали, что один час тяжелых занятий на одну минуту продлевает жизнь в бою. Так что готовились серьезно, а когда получили задачу оправиться в зону АТО в Донецкую область на пункт пропуска «Успенка», поняли, что все повторялось и изучалось не зря. Кабан тяготы и лишения службы принимал спокойно. Как и большинство крупных людей, он имел добродушный характер, но когда его что-то цепляло, упирался и шел до конца, а если брался за что-то, то тянул, сколько мог.