Около месяца без дела слонялся он по аулам Чечни, не находя приюта и покоя.
В один из дней к Шамилю приехал на взмыленной лошади житель Гехи-Мартана. Войдя в комнату, где сидел имам за молитвой, чеченец сказал:
– Хаджи-Мурад сжёг свой гехинский дом со всем имуществом и сбежал к русским в крепость Воздвиженскую. Мой кунак видел, как он подошел к трем солдатам, высланным в секрет к чахгиринским воротам.
Даниель-бек подтвердил слова чеченца:
– Он опередил меня, с тем же донесением и я спешил к тебе. Хунзахский разбойник успел ускользнуть из-под рук наших лазутчиков. В крепости Воздвиженской стоит Кюринский полк, которым командует флигель-адъютант Симон Воронцов, сын наместника.
– Теперь Аллах ему судья. Лишь от священного ока никому не скрыться. Человек, который делает хорошее, делает для себя, и тот, который творит плохое, тоже делает для себя. Посмотрим, куда он пойдёт от них, – сказал Шамиль.
Когда гехинец удалился, Даниель-бек повёл с имамом секретный разговор.
– Нет сомнения, – сказал он, – что этот разбойник не забрал с собой имеющиеся у него большие ценности. Взять он мог только то малое, что можно унести в карманах. Только при последнем набеге его на Бойнак в доме брата Тарковского шамхала Муслим-хана, говорят, он набрал полные хурджины серебра и золота.
– Спрятал, наверное, всё в надёжном месте. Бог с ним, никто ничего не уносит с собой, кроме савана, – махнув рукою, произнёс Шамиль.
Но Даниель-бек не унимался:
– Ни в хунзахском доме, ни в Гехи-Мартане не мог он спрятать ценности.
– Куда же тогда он их дел? – спросил имам.
– Зарыл в каком-нибудь погребе или конюшне в Цельмесе.
– Ну и пусть лежат там. Эти ценности не принесли счастья Шахвали-хану, привели к беде и этого отчаянного безумца, не принесут радости и нам.
– Я не предлагаю забрать их себе. Можно даже, не положив в госказну, раздать на нужды всех мечетей и содержание учащихся при мечетях.
– Попробуй поищи. Если найдёшь, так и сделай, – согласился Шамиль.
Наиб Даниель-бек, взяв в помощь с разрешения имама ичкерийского Умалата с отрядом, двинулся в Цельмес. Подойдя к селению, он послал сотню мюридов с приказом арестовать семью Хаджи-Мурада. В доме находились старушка-мать Залму, жена-чеченка Сану, дети. Испуганная Сану хотела унести с собой узелочек с ценностями, но мюриды вырвали его из рук женщины и повели всех к Даниель-беку. Наиб сам допросил жену Хаджи-Мурада.
Сану отвечала:
– Я не знаю, что и где спрятал мой муж. То, что принадлежало лично мне, отобрали твои бандиты. Но, если бы и знала, клянусь Аллахом, не сказала бы вам даже под угрозой беспощадной расправы.
Даниель-бек, скрывая своё восхищение под строгой маской дознавателя, не отрывая глаз смотрел на стройную и смелую красавицу Сану, прекрасный облик которой не изменили последние месяцы беременности. На белом лице её горел яркий румянец, платок и чутху сползли с головы и висели за спиной, удержавшись на длинных чёрных косах.
– Уведите, – приказал Даниель-бек.
– Не трогайте меня руками, я пойду сама, – сверкнув взглядом, полным ненависти, предупредила Сану. Её вместе с детьми и старушкой посадили в яму во дворе цельмесского старосты.
Даниель-бек лично присутствовал при поисках драгоценностей. Они были найдены в земле, в одном из углов конюшни. Разграбив дом Хаджи-Мурада, Даниель-бек покинул Цельмес.
Через год, когда Шамиль находился в шалинских окопах, сражаясь с подступающим к чеченскому аулу отрядом русских, к нему привели мальчика лет десяти, который, протянув сложенную вчетверо записку, сказал: «От Хаджи-Мурада».
