Дровенюк был один. Раньше него никто не приходил в контору. Ивану порой казалось, что управляющий фермой ночует там. Он быстро взглянул на вошедшего Ивана, отрываясь от каких-то бумаг, и понял по его лицу, что тот пришел не спорить или просить.
– С чем пришел, Иван Степаныч?
– Гнедая ожеребилась! – кинул Иван весело.
– Да ну! Когда?
– Только что.
– Нормально?
– Нормально. Помучились, правда, помогать пришлось, но жеребенок – классный!
Дровенюк схватил свою шапку, брошенную на подоконник.
– Посмотрю сейчас, посмотрю!
На глаза Ивану попался зеленый шкаф, куда управляющий прятал свои деловые бумаги и куда они неделю назад закрыли ружье браконьера.
– Что с ружьем, Петр Иванович? – спросил он, все еще в добром душевном настрое.
Дровенюк согнал с губ улыбку и нахлобучил ондатровую шапку на затылок. Он обычно носил ее до лета, хотя и имел густые волосы.
– Отмочил ты, Иван, номер! Такого человека обидел!
– Какого это такого? – Иван насторожился.
– Это же председатель райпотребсоюза, нужный человек.
– Ну и что? Браконьер он, да еще и злостный.
Дровенюк отмахнулся.
– Брось ты это! Ну какой он там злостный? Добыл десяток уток, подумаешь, урон. Их, этих селезней, и надо весной отстреливать, лишние только вредят.
– Да нет, Петр Иванович, не в одних селезнях тут дело. Я его в лесу с компанией встречал, косуль давили.
Дровенюк сгреб бумаги в кучу и понес к шкафу.
– Скажи вот – зачем ты в эти дела лезешь? Пусть его ловят те, кому положено, а мы с тобой выездных лошадей разводить будем.
– Ну нет, так дело не пойдет! О природе сам знаешь, где говорили и записывали.
Дровенюк запер шкаф, сунул ключи в потертый портфель.
– В общем, Иван, что хочешь делай, а ружье этому человеку я вернул. Третьего дня они приезжали ко мне – не могу я конфликтовать с районным начальством. Тут многое завязано, и в том числе с нашей фермой.
– Ясно. – Иван заиграл желваками на скулах. – Но я его все равно достану.
Дровенюк нахмурился.
– Твое дело, только меня туда не втягивай…
«И вправду говорят: рука руку моет, – с сожалением подумал Иван, – выходя вслед за Дровенюком из конторы. – Лоб расшибу, но этого хапугу по охоте все равно поставлю на место. Пусть не радуется…»
1
Таких кабинетов Володька еще не видел: стены – красное дерево, на полу – не то ковровые дорожки небывалой ширины, не то паласы, в этом он плохо разбирался. Вдоль левой стены – ряды резных шкафов, справа – цветы на причудливых подставках, рядом – стол, тускло блестевший в свете ламп, спрятанных в разрисованном потолке, а за столом – секретарша, девушка лет двадцати, длинноволосая и красивая. Тяжелые цветные портьеры закрывали широкое окно.
– Посидите, – любезно предложила девушка, почти не взглянув на оробевшего Володьку, – Алексей Гаврилович сейчас освободится.
Покосившись на Володькины сапоги – пока еще армейские, она вздохнула и подняла тяжелые ресницы. Володька увидел ее широко распахнутые глаза глубокой синевы и даже дыхание притаил.
– Садимся, – кивнул Митька и прошел к ряду мягких стульев, поставленных у полированной двери с латунной табличкой.
«Директор Бурукин Алексей Гаврилович», – прочел взглядом Володька и не успел присесть, как дверь кабинета распахнулась, и в приемную вышли двое.
– Заходите, – пригласила секретарша.
Володька затопал сапогами следом за Митькой и увидел в длинном кабинете, за длинным столом, к которому примыкал еще один такой же, крупного мужчину в летах. Он откинулся на спинку высокого кресла и смотрел, как входят братья.
