– …У нее вроде телок поздний, совсем еще не выгулялся, чего торопится, – не то спросил, не то осудил Храмцову Паша.
– Я откуда знаю. – Иван щурился, глядя на темный лес за деревней, на низкое седое небо.
– Не видел, что ли? – Паша усмехнулся с ехидцей.
– Не видел, – понял Иван намек.
– Мог бы и зайти, елкин кот, по случаю, попроведать, такая баба, и без мужика.
– Чего ж ты не зайдешь, коль жалость проклюнулась?
– Я чего, пришей кобыле хвост? Ты с ней, елкин кот, с детства по лопухам бегал, тебе сам бог велит приласкаться.
– Отласкал свое, пора и честь знать.
– Ласкал ты, а шпокнул Храмцов.
– Ну и язык у тебя. – Иван покрутил головой. – Удивляюсь, как до сих пор тебе никто не поддал как следует.
Паша рассмеялся.
– А некому. Ты, знаю, не тронешь по закадычной дружбе, а остальным я и сам смогу накостылять.
– Ну-ну, геройствуй. – Иван окинул взглядом худощавую фигуру друга. – Сколько я за тебя носов разбил по молодости лет, припомнишь?
– Так ты бугай. Тебе это ничего не стоит, а мне без риска не обойтись.
– Так не рискуй, утихомирься.
– Не могу, елкин кот, таким родился – таким и умру. А ты вот, хотя и на медведя двинешь без страха, а к Дуське заскочить боишься – горишь втихаря без дыма.
Иван ухватил Пашу за шиворот, пригнул немного.
– Горю, не горю, а от семьи не бегаю, не болтаюсь тряпкой на заборе, как мой средний братец.
Паша дернулся, вырываясь.
– Ну, Митька-то – оторва, с детства, пока не пошел в школу, тряс на глазах у девчонок своим штырьком и после сыпал дробь перед ними.
Иван рассмеялся.
– Было дело, выпендривался и получал от матери нахлобучку…
Они подходили к большому рубленому дому, обнесенному широким палисадником и дощатым забором.
– Живет, как принцесса в тереме, – кивнул на дом Паша.
– Тебе-то что? Тянет баба по жизни свою струнку, и добро.
– А толку? Ни мужа, ни детей…
Калитка вдруг распахнулась, и навстречу им вышла Дуся. Легкая куртка плотно облегала ее ладную фигуру.
– А я заждалась. – Дуся улыбнулась. Белые и ровные ее зубы так и заблестели между полноватых, четко очерченных, губ. – Думала, уж не придете.
– Чего бы мы не пришли, коль договорились? – сдвигая на затылок фуражку, стрельнул глазами Паша. – Веди, где твой бугай?
Дуся опалила взглядом Ивана, резво развернулась и пошла в ограду.
– Я все приготовила. Бычка почистила, – кинула она на ходу, – здесь он. – Она открыла воротца на задворки, двинулась мимо бани.
Запахло цветами, березовым листом и помидорами.
Бычок был поменьше и похилее, чем у Кузиных. Он стоял в трехжердевом пригончике и тоскливо мычал, словно чувствовал свою кончину.
Дуся ухватила его за уши и потянула.
Мужики и одуматься не успели, как телок уже стоял возле них.
– Держите, я сейчас тазик принесу для крови. – Дуся одернула куртку, сползшую почти на грудь. – Люблю жареную кровь с осердием и луком.
– Ты, елкин кот, не только осердие, но и телка за два присеста слопаешь, – принимая у нее бычка, съязвил Паша.
Дуся хохотнула.
– А что? Я одинокая, мне силы много надо.
«В девушках была хотя и бойкой, но жалостливая, – подумал Иван. – А сейчас откуда что взялось. За четыре года совместной жизни Храмцов все в ней перевернул, не туда пошагала баба. – Он поглядел в печальные глаза теленка и заметил, как мелко дрожит у него на боках кожа. – Вот тебе и скотина безропотная – чувствует смерть…»
Дуся принесла тазик. Кровь ударила пенным фонтаном, обрызгала Дусе руки, но она, не дрогнув, твердо держала тазик, стараясь не уронить ни одной капли…
