– Так и есть, как я говорила, отсутствует трупик, – нежно пропела медсестра. – Что ж, дорогая Лампа, устраивайтесь баиньки. Вы после травмы, глюки естественны.
Я показала пальцем на середину палаты:
– Сумка стояла тут.
– Конечно, конечно, – закивала Нина.
– Я видела ногу в ботинке.
– Я верю вам.
– На его подошве был лист с сообщением: «Не трогать убитого. Голову откушу. Енот Сергеев».
– Очень интересно! – воскликнула Нина.
– В отделении есть мужчина по имени Енот Сергеев?
– Нет, – быстро ответила медсестра.
– А если подумать? – разозлилась я.
– Я отлично знаю врачей, средний медперсонал, нянечек. Енотов среди них нет. Вот жаб сколько угодно. – Нина на мгновение выпала из роли «девушка – сладкий пряник». – И больные на нормальные имена откликаются, вы у нас одна Лампа.
Один из карманов халата медсестры замигал зеленым светом, потом раздался тихий искаженный динамиком голос:
– Волынкина, ты где шляешься? Мы с Костей, когда жмурика увозили, в палате сопроводиловку забыли. Спусти нам потом.
Нина покраснела, вытащила рацию и буркнула:
– Ладно.
Затем улыбнулась мне.
– Жмурик? – подпрыгнула я. – Значит, все же кто-то умер.
– Это совсем не то, о чем вы подумали, – залебезила Нина, – у нас травили тараканов, теперь их надо убрать. Вот и все. Спокойной ночи. Пойду, замету то, что от дезинфекторов осталось.
– Я с вами, – уперлась я, – хочу посмотреть на останки насекомых.
Нина протяжно вздохнула.
– Ну, хорошо… Лампа, нам не разрешают сообщать больным, что кто-то скончался. На самом деле смертность в нашем отделении почти нулевая. Обычно мы заранее видим, что человек скоро отойдет, и увозим его, чтобы не тревожить больных. Но сегодня, когда мы с вами пошли за простоквашей, случился форс-мажор – женщина из десятой палаты с собой покончила. Ее нашла наша нянечка, вызвала меня, я кликнула реаниматологов. Но было уже поздно, врачи сказали, что самоубийца скончалась часов в шесть вечера. Я в ту палату не заглядывала, назначения-то все были выполнены, поэтому никто не заметил, что бедняга уже не в нашем мире. Надо же, ведь должна была выписаться скоро… Ей удалили липому, это неприятно, но не страшно. И совсем не опасно, просто жировик. Галкиной делали все необходимые назначения, но заходить к ней в палату часто не было нужды. Милая тихая женщина, у нее сын и невестка. Видно было, что отношения в семье прекрасные – родные больную каждый день навещали. Невестка все спрашивала: «Точно не онкология? Точно не онкология?» Уж ей и я, и врач говорили: «Нет, доброкачественное образование». А она тряслась: «Наверняка знать не можете, вскроют руку, а там запущенная стадия». Я не выдержала и сказала ей: «Зачем вы себя накручиваете? И мужа небось покоя лишили. Нет у вашей свекрови ничего плохого. К тому же рак лечится». Так она на меня чуть ли не с кулаками накинулась: «Врете красиво, но у Раисы Петровны была сестра Лидия, ей тоже доктора сначала в уши гудели: «Ерунда, пустяк, вырежем и забудем». А потом – суп с котом, неоперабельна. Семь лет Лидия Петровна у нас дома лежала. Не передать словами, что нам пережить пришлось. Надо было плакать, когда тетя Лида умерла, а мне от радости плясать хотелось. Теперь я повторения боюсь. Еще столько лет ада я не выдержу».
– Ниночка, давайте перекусим, заедим стресс? – предложила я. – У вас и у меня был нервный вечер. Мне тут вкуснятины притащили: икорку, рыбки деликатесной, салат овощной, капустку соленую и картошечку, в духовке запеченную. Мы ее в СВЧ-печке разогреем, она в моей палате есть.
