Ждать, пока она сообразит, что надо подать мне пулемётный диск, лежащий в кожаном мешке, я не стал – не до того, и полез за ним в мешок, который был прикреплён к луке седла моей лошади.
Вокруг нас слышался грохот боя, состоящий из пулемётных очередей, выстрелов из карабинов и винтовок, грохота сабель, и криков ярости и страха. Везде, где только было можно, виднелись трупы коней и людей, скошенных ружейно-пулемётным огнём.
Сила атаки и количество атакующих было так велико, что они не успевали испугаться, теряя людей в самоубийственном порыве мощной атаки. Всё же пять тысяч, против двухсот человек пусть и с двадцатью пулемётами, это было много.
Но мало-помалу, положение стало выравниваться, а тяжёлые потери атакующих, сказываться.
Со всех стороны слышались пулемётные очереди, перемежаясь с сухими винтовочными и револьверными выстрелами. Мои воины вступили в рукопашную, отстреливаясь от круживших вокруг них воинов газавата из револьверов.
На флангах было всё хорошо и те потери, которые понесли атакующие, не дали им возможность продолжать бой на равных. Там, всех не успевших сбежать или повернуть коней вспять, сейчас добивали. А вот в центре, куда пришёлся основной удар более многочисленной лавы конников, положение было куда серьёзнее.
Я успел вынуть пулемётный диск и вставить его на штатное место, прихлопнув сверху ладонью, до звучного щелчка, говорившего, что он готов к работе. А вот, передёрнуть затвор, загнав патрон в патронник, уже не успел.
– Мамба! – предостерегающе вскричала Азель, опустошившая барабаны обоих револьверов, что держала в руках. Удар саблей, чуть не раскроил её глупую голову. То, что ей самой угрожает опасность, она не видела.
В последний момент, увидев мои предостерегающе поднятые брови, она успела отдёрнуть голову, уходя из под удара, и сабля, сбив и разрезав её тюрбан, отбросила его далеко в сторону.
Длинная, чёрная, извивающаяся, как змея коса, выскользнула из-под разрезанного тюрбана, и стала хлестать её по спине, пока она прыгала, пытаясь увернуться из-под ударов уже двоих всадников.
Кончик косы был зажат красивой заколкой, сделанной из слоновой кости. Женщины, есть женщины, и это напоминание о её настоящей сущности, словно подтолкнуло меня к решительным действиям, по спасению не только своей чёрной шкуры, но и её.
На меня с раскрытым в крике ртом мчался араб, желая, наверное, отхватить мою бестолковую голову. Сразу за ним виднелся, ещё один в богатой одежде, а за ним, ещё трое. Полный писец, как сказал чукча, увидев, как рванула нефтевышка на Ямале.
Вот сколько боёв и сражений прошло, а думал я только об одном. Да… и это был не маузер, висевший в своей деревянной кобуре у меня на поясе. В первую очередь, я подумал о своём копье, которое, непонятно зачем, отстегнул от седла и положил рядом с пулемётом.
Не успел лихой араб опустить свою саблю на мою голову, доскакав до меня, как его окликнул всадник в дорогой одежде, спешащий за ним.
– Не трогай его Мехмет, он мой!
Эта секунда пауза стоила жизни, этому самому Мехмету. В следующую секунду, я как средневековый алебардист, выдернул своим почти парадным копьём из седла этого Мехмета, ударив им в его корпус. Взвился вверх змеиный бунчук, и кровь потекла по сухим шкуркам разнообразных змей.
Ритуальное копьё еле слышно потрескивало от тяжести, но выдержало. Зафиксировав тело несчастного в высшей точке параболы, я швырнул его в сторону богато одетого араба, еле увернувшегося от тела своего ещё живого воина. Капли его крови окропили его чёрную бороду, уподобив мифологическому вампиру.
