Он хлебнул остывшую настойку
– Отрываемся от главного. И обойдемся без прощаний, достаточно устал от твоего нытья.
Он грубил ребенку и чувствовал, как тем завладевает обида. Но иначе нельзя. Он должен забыть убежище и ходы к нему навсегда, ненависть активно вытеснит в нем желание вернуться. Он неправильно воспитывал его и в текущий момент прилагал все усилия, чтобы он его возненавидел.
– Давай провожу тебя до выхода.
– Но я знаю дорогу.
– Дверь сама не закроется, – сказал он отрывисто, и, поторапливая, провёл ребенка к люку.
Ржавая, она не поддавалась, как не наседал на рычаг мужчина.
Мальчик помог ему, и он осознал, как сильно ослаб, если даже ребенок дал ощутимую поддержку.
– Что думаешь? – спросил «отец» неопределенно.
– О чем?
Он перевел дух. «Вроде не заметил, и ладно».
Одев противогаз на лицо, он проверил как сидит на детской голове маска, подтянул лямки, поменял завязки на обуви, и достал из кармана фотокамеру.
Громоздкого и уродливого вида коричневый коробок, расчехляющийся до вращающегося как барабан, объектива с подставкой на выдвижных ножках.
Установив его, он завел таймер и отбежал к мальчику, подняв его на руки.
Череда белых вспышек охватила коридор, заставив обоих засмеяться.
– На память. Что уставился как щука? Помнишь? Которую поймали? Мясистая, вкусная, у тебя слюнки сбегали по подбородку.
Мальчик улыбнулся.
Мужчина еще раз проверил лямки заплечного мешка, целостность комбинезона, наличие таблеток, заряжен ли револьвер, плотно ли сидит одежда, не будет ли поддувать.
– Пора.
Подтолкнул мальчика и включил процедуру закрытия люка
– Я ведь так и не придумал тебе имени.
– И не надо. Я не знал отца, отец не знал меня, я не знал матери, как и она меня не знает.
– Значит неизвестный? Таким будешь?
Мальчик кивнул и неуверенно зашагал.
«Вот он – мир, который постигла катастрофа», – с беспокойством и страхом он взирал на пугающие линии громового неба.
Отчим было перевел рычаг в положение закрыто, когда вспомнил, что не подбросил ему даже бобов.
Ринувшись к складам, он посбивал с коек доски, загромождающие проход. Ногу обожгло, и потекла кровь, но не обращая на неё внимания, он расколотил ей ящик, и, насовав дозревающих семян в подол рубахи, взбежал по лестнице к гермозатвору, в хрипоте окрикая его
Мальчик приблизился к мужчине.
Оказывается, он и вправду его обидел, и ребенок оставил все принадлежности, кроме противогаза у ступеней.
«Отец», кашляя, облокотился на упоры двери
– На – сказал он, ссыпая семена в лощеный мешок. Будь добр, подними его, про стража не забывай… И уходи.
Руки его тряслись.
Ему надлежало отдохнуть, он боялся беспомощно упасть перед мальчонкой.
Перед сыном.
Дня два мальчик бродил по отмели. Неподалеку от милого сердцу обиталища, своего дома, в котором он прожил детство.
Следуя наставлению отца, постоянно чистил фильтры дыхательной маски, экономно расходовал кислород и ночевал в наклоненной под углом трубе, подтопленной водой.
Плотно забетонированная сверху, она позволяла ему выпускать из баллона кислород, и, не опасаясь, что он выветрится, греться и сушить вещи. По ночам он накладывал на трещину изнутри шарф, зажигал свечку, и следил за тающим пламенем, медленно засыпая.
Пустынный океан поутру безжалостно цвел, выплевывая на поверхность дохлую рыбу.
Застойные воды перебирались подводными течениями и к полдню вздымались по приказу ветра. Глубокие и холодные, они кочевали меж островами и изображали одним им известный узор.
