– Идите на свое место! Студент Фарнис!
Вечером того же дня, после занятий и четырех часов, проведенных в библиотеке, понурая Милея брела в свою комнату. Остановившись у самой двери в женское общежитие, она на секунду замерла, а потом развернулась и пошла по направлению к воротам Академии. Ей никого не хотелось сейчас видеть. А вот побыть в одиночестве – это да.
На дворе было начало февраля, и, хотя в Иамскому лесу еще лежал снег, первые робкие весеннее позывы уже ощущались. Вот-вот – еще неделя или две – и на его деревьях начнут набухать клейкие почки, снег полностью растает, и лес, наконец-то, оживет. Вся природа проснется в предвкушении новой жизни, надежд, цветения, любви…
А у нее как раз все наоборот…
Вот зачем ей такая любовь? Она не приносила никакой радости. Не было ни единого светлого пятна в ее истории. Беспросветно. Бессмысленно.
Уже смеркалось, и на центральную аллею леса легли желтые пятна от зажженных тусклых фонарей.
Центральная аллея Иамского леса была единственной освещенной. Многочисленные боковые ответвления постепенно погружались в вечернюю темень, но, хотя на них и отсутствовало освещение, каждая из них была тщательно расчищена от снега.
Милея свернула на одну из идущих вправо дорожек и побрела по ней к поляне, где когда-то они с Зарком тренировались перед сессией.
«Вот так и жизнь моя свернула в какую-то непроглядную тьму» – Мили оглянулась на освещенную аллею.
И ей очень захотелось вернуться назад – в беззаботное детство, в свою легкую, радостную юность. Но для этого нужно как-то вытравить из себя это безумное, выедающее душу чувство.
Стоп. Вытравить?
Милея вспомнила, как одна из ее знакомых переживала бурный роман с молодым симпатичным гномом, который потом ее бросил.
«О, боги, Милея, – говорила она, трагично закрывая ладонью глаза, – у меня нет иного выхода, кроме оскаронского парафарма! Я люблю его, но он такой негодяй. Я просто обязана избавиться от этой несчастной любви!»
Знакомую потом успешно утешил другой мужчина, а Милея, запомнив ее слова, нырнула в поток, чтобы выяснить, что это за штука такая – оскаронский парафам.
Штука была мерзкой, но действенной.
И теперь, дойдя до конца расчищенной тропинки и уткнувшись носом в трехсотлетнюю альтерцию, Милея поняла, что ей нужно поворачивать назад во всех смыслах этого слова. Дальше хода нет: там только глубокие сугробы и кромешная темнота. Ей пора назад на чистую дорогу, к свету. К своей прежней беззаботной жизни.
Она задрала голову вверх и посмотрела на небо.
Такие яркие крупные звезды! Там – на свету – их нет.
«И не надо! Все равно в руки не возьмешь!» – Мили опустила голову, развернулась и решительно шагнула в обратном направлении.
Ради чего эти мучения? Беспощадные, бесцельные и бесконечные мысли об одном и том же?
«Решайся, Милея! Один глоток, две недели состояния эмоциональной нестабильности – и все кончено!»
***
Великий эмтэгр за последние полтысячелетия практически не выходил «в народ». Кипящая жизнь, веселые лица и улыбки – все это давило на него, мешало покою в душе, так тщательно выпестованному одинокими вечерами. Он не хотел, чтобы что-то тревожило его отрешенно-созерцательное состояние. Вот он – а вот его приближающаяся к концу жизнь. Так зачем дополнительные раздражающие факторы? Все тихо и спокойно внутри почти окаменевшей оболочки, и пусть так все и продолжается. До самого конца.
