Старик изменился в лице. Хитрые глазки забегали в щелочках опухших век, а обрюзгшие щеки зарделись, как у девицы в преддверии потери невинности. Новенькая охранница как-то узнала о его темных делишках, несмотря на то, что Линиор, охранявший лавку по ночам, сам не был заинтересован в распускании языка, а уж его «деловые партнеры» и подавно. «Эх, придется брать девку в долю. Расходы, опять расходы, – подумал ростовщик, нащупав в широком кармане халата несколько золотых монет. – Все такими алчными стали, как жить на свете честному торговцу?!»
– Извини меня, Фана, – заискивающе пролепетал старик, придав подвижному, как сырая глина, лицу выражение искреннего раскаяния и смирения. – Не знаю, что на меня нашло. День сегодня какой-то дурной: душно, пыльно, жарко да спину ломит… Зря я на тебя накричал, зря обидел. Ты человек толковый, работу свою знаешь.
В подтверждение своего хорошего отношения к охраннице Джарвис выложил на край стола тридцать сонитов. Девушка поняла, что деньги предназначались ей, но не притронулась к золоту. Первая взятка – начало конца свободной жизни. Наделенный властью охранник мгновенно превращается в безвольную марионетку, которой начинают манипулировать все: начиная с хозяина объекта и заканчивая прислугой. Кто ценит свободу и независимость, не должен опускаться до мелких подачек, а должен брать сам, что захочет, иначе быстро превратится в безвольное, ленивое существо, каким был ее сменщик Линиор.
– Коммерция – очень сложное занятие, Фана. Это река, в которой много подводных камней и течений, – продолжил Джарвис, увеличивая сумму взятки до сорока сонитов. – Если будешь строго следовать букве закона, то ничего не заработать. Время от времени любому торговцу приходится рисковать своим честным именем и иметь дело с не очень хорошими людьми.
– «…ворами, карманниками, попрошайками и прочим сбродом», – процитировала Фана недавнее высказывание собеседника, чем увеличила свою цену еще на десять сонитов.
– …с людьми, которые приносят ценные вещи по очень низким ценам, – ласково улыбнувшись, поправил девушку Джарвис. – Когда цена низка, к чему спрашивать, откуда взялась вещь? Излишние вопросы заметно укорачивают жизнь.
– Угрожаешь?
– Ну что ты, девочка, конечно, нет. Я слабый, дряхлый старик, измученный болячками и чиновниками. Какие угрозы? Я просто предлагаю жить в мире, так сказать, душа в душу, тем более что мои ночные посетители тебя совершенно не должны беспокоить, ты же работаешь днем…
– Хорошо, – подозрительно быстро согласилась охранница. – Договоримся так: я не лезу в твои дела, ты не пристаешь ко мне, но если кто из твоих дружков с краденым барахлом днем припрется, остаток дней колодками греметь будешь!
– Вот и ладненько, – потер потные ладони старик, – только прошу, голодрань всякую в лавку не пускай, ни к чему это…
Старик повернулся спиной и, волоча по полу краями немного длинноватого халата, засеменил к выходу.
– Эй, Джарвис, – окрикнула ростовщика охранница, когда тот уже почти дошел до двери, – ты тут на столе кое-что позабыл. Попил бы какого-нибудь снадобья, что ли, а то память совсем плоха стала. Как только должников помнишь?
– Записываю я их, – недовольно хмыкнул старик, вернувшись к столу и ловким движением ладони сгребая отвергнутую взятку обратно в карман. – Всех записываю, без исключений: кто, сколько и когда…
Девушка понимающе кивнула и снова вернулась на подоконник. Пятьдесят лишних сонитов в месяц ей бы совершенно не помешали, тем более что Гильдия платила всего тридцать, но не ради этих жалких подачек она покинула родную Альмиру и переселилась в дальний Баркат. Ей нужен был не презренный металл, а вещи куда более ценные: новая жизнь, новое имя и глубокое душевное спокойствие, которого ей раньше так не хватало.
