ИМПРЕССИОНИСТЫ. Повесть о старшеклассниках - страница 11
А может это рок?…
Май, 1996.
Это сочинение Юля написала в конце десятого класса. Вслед за этим последовал взрыв. Стихи, письма, рисунки. Что-то было понято и превзойдено.
Прочитав это сочинение, Вениамин Литовский сказал ключевую фразу: «Ну да, импрессионисты. Все они, красноярские выпускники Школы диалога культур, – импрессионисты».
…а такой Гуссерль называл штуку, которую с детской непосредственностью проделала десятиклассница, – «феноменологической редукцией». Не взглянуть ли на все вокруг взглядом человека, не имеющего ни о чем ни малейшего внешнего, навязанного принудительностью жизни представления? Как умудриться говорить только от себя, не внося в свое суждение о предмете ничего, не тобою переживаемого? Девочка показывает – как. Она выбирает ракурс, словно окошко прорубает в неведомую Европу (или Америку?), и впервые открывшимися глазами в потоке света, направленном очертаниями окна, видит свой предмет. С точки зрения, возникающей в этих лучах, предмет рассмотрен ею предельно точно. Это драма Островского, увиденная как античная трагедия. Взгляд шестнадцатилетней девочки безошибочно устанавливает связь. В ее сознании драматург Островский совершенно естественно вступает в диалог с драматургом Еврипидом. И оба драматурга готовы побеседовать о роке с романистом. С Достоевским, например. Или… с литературным критиком Добролюбовым. Ось их разговора – выбрала девочка. Сама. Для начала «ослепив» свою мысль забвением прописных истин…
Серебристо-черная Маска… Летучая Мышь?
Мой светлый демон – сеньорита в черном…
Имя Джульетты отвергла с негодованием. Зато прочим Маскам дозволено называть ее Жульем. Или Зыбой – когда она прикидывается нагловатым николаевским пацаном.
– Придумай мне образ. Если я зверь, то какой?..
– Ты птица… красивая ночная птица.
– Нет. Я не птица. Или, может быть, хищная птица.
– Ты – бабочка. Серебристо-черный махаон. Он летает по ночам и выпивает души цветов, которые раскрываются после захода солнца. Цветы отдают свою жизнь и умирают… счастливыми…
– Из чего сделаны мои волосы?
– Они сделаны из бегущей воды… из лунного света… из…
– Нет… не верю тебе… не то…
– Не люби меня! Выбери кого-нибудь другого! Слышишь – не люби!!!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ТЕ ЖЕ И ВАНЯ КЛИНОВОЙ
…А началось все так. Лена Байкалова познакомилась с мальчиками из Красноярского лицея N142. И стала пропадать на лицейских дискотеках и КВН-ах. И начали мои ученицы говорить, что-де парни в лицее поинтереснее, чем наши мальчики из 106-й, музыку современную слушают, и вообще – неформалы. И пошли слова: анархисты, пацифисты, «Нирвана», Курт… Центр общения постепенно перемещался в лицей. Говорили даже, что в лицее есть такая комната, специальная, с особым входом с улицы, и туда могут входить только ученики, и они сами следят за порядком, и там можно делать все, что хочется.
Мне стало завидно, и я пошел в 142-й лицей наниматься на работу. И дали мне сразу преподавать литературу в десятом классе. И сразу предупредили: в классе есть поэт. Иван Клиновой. Пишет стихи и даже кое-что уже напечатал.
Ваня Клиновой оказался стройным интеллигентнейшим мальчиком. Он сразу активно включился в обсуждение «Преступления и наказания», а на перемене показал мне свои стихи. Это был сборник – «Творческая работа» под названием «Я – Поэт – не место мне в природе?»
Стихи были очень неровные. Типичные подростковые стихи. Типичные… Для 70-х годов и для какой-нибудь престижной школы в центре Харькова. Ничего подобного в нашей 106-й школе нет, не было, и, я думал, никогда не будет. Мы переводили Катулла, писали неплохую прозу: сочинения, эссе… Как правило, по заданию. Традиции писать стихи, писать «просто так», не было. «Цех поэтов», литературная студия, «лицейское братство» пишущих стихи выпускников двух школ – явились в моем воображении сразу, как только я познакомился с Ваней.