Недалекий свистящий вскрик, хоть и ожидался им, все равно заставил вздрогнуть. Место гибели очередного Имени оказалось совсем близко.
Вскоре послышался не–громкий стук когтей по брусчатке. Затем показался и их об–ладатель. Крупный белоснежный пес бежал как бы с ленцой, но очень и очень ходко. Роскошная шерсть, бле–стящая отраженным лунным светом, мела камни мостовой. Хвост пушистым серпом загибался вверх, мерно раскачиваясь в такт движению. Из длинной полуоткрытой пасти вырывались серебри–сто-серые облачка пара, которых попросту не должно быть в теплом и влажном приморском воздухе.
Иван вытряхнул кистень из рукава. Рубчатая шишка, отлитая из белой бронзы, выпала вместе с цепью, мимоходом ударив по запястью. Обмотанная ремешком рукоятка удобно уместилась в ла–дони. Иван привычно качнул смертоносный груз и шагнул вперед на напружиненных ногах.
Пса, однако, не интересовала схватка с хранителем за под–защитного ноктиса. Да и не пес это был вовсе, – горг. А горги, сколь благородно ни выглядят, благородством не отличаются. Или – стаей на одинокую жертву, или – пас. Они не бойцы. Убийцы.
Алчущий своей доли крови, горг элегантно изменил траекторию движения и увеличил скорость. Это все равно не по–могло бы, реши имяхранитель покончить с ним, но Иван остался на месте. Уже слишком поздно. Этот – лишь опоздавший к казни зе–вака, которому если что-то и достанется, так только сладковатый запах смерти. Да зрелище сытых морд палачей.
Иван коротко, не желая обнаружить интереса, глянул вслед горгу. Но провести сэра Льюиса, который был любопытен и желал знать все, не удалось.
– Куда побежала эта собака?
– На свой собачий пир, – резко ответил Иван. Он был вовсе не склонен обсуждать с ноктисом подробности происходящего в ночном дворе.
– Ты видел, какие у нее клыки?! – воскликнул сэр Льюис восхищенно. – Навер–ное, на таком пиру клочья летят до небес? Идем, я хочу взглянуть на это. – Он потянул Ивана за штанину своими полу–прозрачными пальчиками. – Ну же, хранитель!
– Что ж, дружок, ты сам этого хотел, – буркнул Иван.
Пиршество шло, и клочья летели.
Крупные обрывки погибшего Имени кус–ками зеркального шелка взмывали ввысь, чтобы исчез–нуть в клювах грифов. Мелкие разлетались брызгами ртутных капель и тоже исчезали в клювах пернатых падальщиков, но калибром пожиже – воробьев, синиц и редких, зато проворных галок. Многоголосый птичий гомон придавал зловещей сцене мелочность пья–ной кухонной склоки. И только молчаливая сосредото–ченность горгов обращала плотоядный балаган в нечто иное, гораздо более трагичное и страшное. Горги вырывали огромные куски из тела жертвы, потерявшей человекообразные очертания и больше всего похожей сейчас на огромный кокон. Вырванные куски сначала разворачивались просторными полотнищами, блистающими в лун–ном свете, а затем, свернувшись в подобие тускнеющей во–ронки, стекали в задранные пасти.
Расправа закончилась в считанные минуты. Горги вскинули головы к небу и разом торжествующе взвыли. Морды сияли, словно вымазанные фосфором, сияние сбегало по клыкам, чтобы сорваться с них мгновенно и без следа тающими искрами.
Иван отвернулся и быстрым шагом двинулся вниз по улице, навстречу плеску и шипению волн. Сэр Льюис вприпрыжку бежал следом – десятилетний мальчишка, возбужденный страшной сказкой (всего лишь сказкой, слава милостивому Фанесу!), разыгранной для него костюмированными актерами. И ничего, ничего нельзя с этим поделать! Весь мир для ноктиса лишь спектакль, не более. До тех пор, пока на нежном тельце не сомк–нутся смертоносные челюсти горгов.
