– А он вам ничего не оставлял перед смертью?
– Кто, Юрка мой?
– Да ну, старый Баграт!
– Как же, оставлял, – спокойно отвечала Савельевна, – восемьдесят бутылок вина своего, да тетрадки! Он ведь умирать не собирался в тот день. Было первое апреля, это я помню. Наташку в школу отвела, домой вернулась, на кухне хлопотала. Тут Баграт заглянул. Посидел, с Николаем моим покойным поговорил. А как уходить ему, говорит мне тихо: «Если что, Ненила, забери себе вино, что в Ковчеге, в подполе лежит, и тетрадки тож забери. А мне что-то душно, пойду на воздухе посижу». Пошёл в свой Ковчег, да прямо там ночью и умер: сердце. Утром его сторож заметил на крыльце, в кресле он сидел, сердце, говорю, остановилось…
– И что с вином? Вино всё выпили? – С замиранием сердца спросил Ярослав.
– Мы одну с Наташкой открыли, да не понравилось нам, керосином пахнет. Мы другим спасаемся, нам что покрепче… Николай покойный, правда, несколько бутылок вылакал с похмелья. А я ещё в том вине ноги отмачивала: пятки грубые, порепаются от земли, а я подержу, пополощу, да, гляди, лучше. А ещё пару штук рабочие употребили, что скважину налаживали.
– Все вино так ушло? – Оторопел Ярослав, представив, как пятки Савельевны отмокают в вине Баграта Пехлевина.
– Нет, бутылок двадцать. А три года назад какой-то лысый мужик тут ходил с фотоаппаратом, всё расспрашивал про виноградник возле Ковчега. Узнал, что у меня вино осталось, сразу спросил: «Сколько стоит?» Я ему цену назвала, он тут же деньги вынул, не торговался даже, чудак-человек.
– Как он выглядел?
– Мужик тот? Лысый, говорю, как кавун, бородавка на губе.
– Местный?
– Нет, первый раз видела. И последний.
– Ну, хоть возраст какой?
– Да почём я знаю! Пятьдесят восемь бутылок купил, это я помню.
– Тётя Нила, ну хоть что-то осталось? – С отчаяньем в голосе спросил Ярослав.
– Одна в шкафу нашлась, внучок его забрал, Олежка, ещё в прошлом году.
– А тетрадки эти самые где теперь?
– Ну, где-то лежат, наверное, – растерялась старушка. – Юрка мой всё в начальника играл: возьмёт ручку, клей, тетрадки под мышки сунет и ходит. На виноградник ходил, вокруг шалаша всегда потопает важно, будто директор. Наташка его «Атаман из шалаша» дразнила…
Ярослав развернул тетради и показал Савельевне.
– Не они?
Та прищурилась, потыкала кривым пальцем:
– Может они, может нет, похожи, вроде… Ой, лук горит! – всплеснула руками та и исчезла в кухне.
Ярослав отвернулся и пошёл прочь, через Гнилой мостик в сторону Хмельного перекрёстка, что на Монастырской горке.
На Хмельной перекрёсток смотрели фасады четырёх старинных зданий постройки середины и конца 19 века, у каждого из них были скруглены углы и устроены обширные витринные окна. Они не имели архитектурных излишеств, их пологие крыши покрывала покоробленная от времени крашеная жесть. В одном здании, самом старом и длинном на первом этаже расположился пивной ресторан Антона Сырникова «Кондиция», второй этаж занимали офисы. В доме по диагонали от «Кондиции», в обширном сводчатом полуподвале нашёл пристанище виски-бар и магазин крепких напитков Розена и Гильдеева над входом которого по ночам светились багровые буквы «Drum & Pipe», не приметные при дневном свете. Над ним, в деревянном первом этаже, за бамбуковыми шторами разместились низкие столики единственной в городе китайской чайной «Чай Ко Ши», основанной другом детства Ярослава, Костей Шиловым. Прямо за чайной над ажурным металлическим крыльцом сияла новенькая аппетитная вывеска «Авторский шоколад Даши Зарецкой», украшенная воздушными шарами, ибо сегодня, 23 марта, ожидалось открытие Дашиного магазинчика.
