Мне захотелось отметить юбилей русского ученого. Я выкопал из земли в оранжерее пару кустов белого картофеля и запек его в углях. Потом достал из рефрижератора емкость с квашеной капустой, сделал салат с луком и подсолнечным маслом. Ну, и еще поджарил кусок говядины.
Оставалось только придумать алкогольный напиток. Заполнив треть граненого стакана винным спиртом, я налил до верха холодной воды и тщательно размешал.
Теперь все выглядело убедительно.
Найдя фото Циолковского, я задал его изображению несколько позиций в Universal Draw, и вскоре была готова небольшая зала среднего калужского жилья начала двадцатого века с сидящим напротив Константином Эдуардовичем. За что я ценил свою эпоху, так это за возможность делать почти любые реальные компиляции.
– За Вас, Константин Эдуардович! – негромко сказал я.
– Спасибо, друг мой! Будем здравы! – ответила юниграмма.
– Найду способ сделать Вашего двойника, когда прилечу на место, слово даю!
– Спасибо, друг мой! Будем здравы!
Я кивал головой, выражая этим согласие с тем, что отвечал мне подглуховатый ученый, счастливую растерянность от встречи с довольно бойким вариантом юниграммы и нетерпение скорее приступить к планетарным проектам.
Насладившсиь обществом Константина Эдуардовича в течение часа, я занялся другими делами, но не стал убирать компиляцию. Циолковский, сидя в кресле, печально наблюдал происходящее за бортом.
Одним из занятий были переговоры с Центром.
Я всегда параллельно печатал свои сиюминутные вопросы и сейчас спросил: «Почему я не могу лететь с Дин?»
На мониторе появился ответ: «Центр не может отвечать на некорректный вопрос. Вопрос должен быть сформулирован иначе».
Я напечатал: «Я не хочу быть там один. Это неразумно. Проект несовершенен. Кто может быть там со мной из моих любимых людей?»
Ответ был стандартный: «Вы умеете создавать людей. Создайте и полюбите. Дин будет мешать создавать новый мир. Ее нет в Вашем файле. Она не входит в число любимых Вами людей.»
Так хорошо начинавшаяся вечеринка проваливалась. Я запсиховал.
«Столько разговоров о гармонии и новом мире, а любовь к женщине уничтожается на корню. Отдайте Дин мне. Пусть догоняет. Я останавливаюсь и жду. Мало ли чего нет в моем файле. Тут что: бюрократия?»
«Вопрос поставлен некорректно. Вы хотите вернуться? Это еще возможно.»
«Нет. Я хочу строить новый мир с Дин.»
«Заявление некорректно. Дин нет в Вашем файле. Рассмотрение вопроса займет большее время, чем то, что осталось до точки невозврата.»
«А не пошли бы вы?»
«Заявление некорректно. Отдохните. Вернемся к обсуждению через несколько часов. Приятного отдыха.»
Я обернулся на Константина Эдуардовича.
– Вот видите, Константин Эдуардович, что творится?
– Не печальтесь, друг мой! Всё это человеческие эмоции, такие прекрасные и нужные Всему, – негромко сказал Циолковский.
– Я люблю ее.
– Это важно, – ответила юниграмма. – Налейте еще и выпейте за укрепление такой уверенности. А я картошечки возьму с Вашего позволения.
На мониторе забегали циферки. Это Циолковский кидал картофель с ладошки на ладошку. Обжигаясь. «Эх, хорошо!» – приговаривал он.
«Надо останавливаться и бороться за нее», – подумал я и прошел к пульту пилота. Красная кнопка скрипнула от неожиданности.
«Дин, как только сможешь, выйди на связь», – отправил я сообщение.
Глава пятая. Угроза. Мон
Дин не отвечала, и я понял, что это неспроста.
Легче всего было бы обратиться к домыслам, но это было бы непрофессионально для астронавта с моим опытом.
