Мать Кости, Маргарита Раисовна, коренная москвичка, мечтающая о внуках от здоровой, умной, красивой ровни, проходя мимо «склепа» любимого Кокочки, морщилась, но терпела «предательство сына», соблюдая данное (по условиям «мирного договора») слово не вторгаться в пространство взрослого отпрыска. Среднего роста, подтянутая, она представляла тип женщин (свободных и сильных к другим), о которых кто-то удачно сказал: «Женщину невозможно победить. Если вы не любите неприятности, то не будете и пытаться».11 Крупные черты лица Маргариты Раисовны смягчались глазами: большими и чёрными как восточная ночь, а короткая стрижка придавала ей свежести. Несколько лет на пенсии разбудили в бывшей учительнице литературы и русского языка безудержную страсть к психологии, дремавшую в ней с дня рождения сына. Месячный курс по гештальт терапии вдохнули в женщину новую жизнь. В свои «пятьдесят с небольшим» (свой истинный возраст мать Кости скрывала) она всё ещё была женщиной статной и симпатичной для мужа.
Муж Маргариты Раисовны, полковник на пенсии Пётр Петрович, большую часть жизни мечтавший о «праве мужчины на спокойную жизнь», молча завидовал сыну.
После ухода Светки, ныне, по слухам, блиставшей в театре Ермоловой, Костя-Гугл поклялся себе, что ни одна законная женская ножка не коснётся нового ламината в его холостятской юдоли, и слово своё он сдержал. За десять свободных лет, женщины, если и появлялись в брутальном пространстве комнаты, то лишь до похмельного утра с неизменным маминым: «Кокочка, мамзель твоя что предпочитает на завтрак: чай или кофе?»
Как и положено склепу, пространство «юдоли» было не радостным: стального цвета обои, чёрный компьютерный стол, серое на колёсиках кресло, койка-полуторка с не дешёвым постельным бельём под пледом с фирменным логотипом любимой Костиной группы «Оргии Праведников», небольшой, но вместительный шкаф тёмно-синего цвета да серые римские шторы на унылом окне отражающим серую стену соседнего дома. Единственным светлым пятном в мрачном «бункере», был подарок жены к их последнему Новому году: часы над кроватью в виде жёлтого смайлика.
– Кокочка, ты вернулся? Куда ты так рано ходил? Я вся извелась, – сладкий до тошноты голос Маргариты Раисовны, через узкую щель под запертой дверью, гадом пробрался в комнату. – Иди обедать. Мы с твоим папой уже поели и теперь собираемся пойти прогуляться.
Двухчасовая воскресная прогулка в парке «Коломенское» в любую погоду была непреклонном маминым условием относительно спокойного существования Петра Петровича. Непрекращающиеся попытки приобщить и его к «полезной дряни», к вящему неудовольствию Маргариты Раисовны, недавней фанатки здорового образа жизни, неизменно терпели фиаско.
Костя смолчал. После развода с женой, игра в молчанку (в череде заимствованных у Светки потех, как то: игра в дурака, в глухого, слепого, больного, какого угодно придурка) стала его любимой. Он знал: мать это бесит и с пущим удовольствием предавался «невинному развлечению». Мать не сдавалась:
– Кока, суп стынет. Выйди, поешь, иначе язва тебе гарантирована.
Костя лишь усмехнулся в ответ. Долгожданное материно: «Мы ушли!» – как пушечный выстрел на Петропавловской крепости известило его о свободе, пускай и временной.
Наступившая вслед тишина успокоила пережившего аут мужчину, а запах любимых котлет почти вернул его к жизни. Готовила Маргарита Раисовна превосходно – талант, унаследованный ею от отца, крымского татарина Раиса Тутыхина, повара по призванию, знавшего и любившего татарскую кухню.
