– Иду, иду, – послышался скрипучий голос, принадлежащий кому-то, кто прожил не менее четырёх с лишком дуазов лет и за это время совершенно утратил привычку торопиться. Судя по раздражённым ноткам, у доктора Вейра к тому же выдался трудный день.
Дверь распахнулась, и перед Норсом возник невысокий, полный мужчина; седина его удобно расположилась в аккуратно подстриженных бакенбардах и по периметру поблёскивающей розовой лысины. Видимо, в этот момент доктор как раз принимал пациента, поскольку поверх жилетки он носил белый халат. Впрочем, судя по тоске, затаившейся в карих, выразительных глазах Вейра, пациент этот, которым мог быть только Моргейн, не подавал ни малейших надежд. Или…
– Он жив? – торопливо спросил Норс.
Даже не спросив, о ком идёт речь, Вейр машинально мотнул головой слева направо. Норс всё понял без слов.
Он позволил врачу провести себя в ближайшую комнату, переоборудованную под приёмный кабинет. Покойник лежал на кровати, ставшей его смертным одром; его лицо с заострившимися скулами и пергаментной кожей производило жуткое впечатление, особенно если учесть, что полуоткрытый рот будто свело в оскале, а невидящие глаза смотрели прямо на газетчика.
Поёжившись, Норс уже хотел было полюбопытствовать, почему Моргейну не закрыли глаза, как доктор, одев респираторную повязку, ответил тем самым на невысказанный вопрос. Существовала опасность заражения неизвестной науке инфекцией – Норс сразу почуял это, наблюдая за осторожными движениями Вейра.
Репортёр замер на месте как вкопанный, не решаясь сделать хотя бы шаг вперёд. Теперь в глаза ему бросилась кровь: алые пятна виднелись повсюду, словно Моргейна перед смертью рвало кровью; перемешанная с гноем, она покрывала лицо, руки покойного, вся постель и даже пол были основательно перепачканы этими выделениями, отвратительными и ужасными одновременно.
Доктор Вейр глухим, едва слышным из-за маски, голосом начал рассказывать, как Моргейн пришёл к нему утром. Тот, как оказалось, в последнее время ночевал на заброшенной ферме, а днём ходил в город, где перебивался подёнщиной и пьянствовал. Накануне он, изрядно навеселе, шёл к покосившемуся дому, однако свечение, которого он ранее старался избегать, вдруг стало всячески привлекать Моргейна, причём, как тот уверял, против его воли. Наконец, почувствовав, что сон одолевает его, бродяга решил, что было бы неплохо вздремнуть в той чёрной тени, которая, наверняка, дарует прохладу и покой. Учитывая, что стояла ужасная жара, он не смог найти в себе силы противиться идущему из черноты зову и прикорнул там.
Когда Моргейн проснулся, уже стемнело; чувствовал он себя омерзительно. Хотя похмелье для покойного являлось привычным состоянием, на сей раз случилось что-то особенное, так как он счёл за необходимость обратиться к врачу. Его не остановило ни отсутствие денег, ни то, что причина, вероятно, заключалась в злоупотреблении спиртным. Вейр попытался завернуть забулдыгу ещё с порога, однако вдруг заметил одну странность, поразившую его.
– Я такого никогда раньше не видел, несмотря на то, что практикую уже более трёх дуазов лет. – Голос Вейра стал дрожащим, как у маленького перепуганного ребёнка. – Лицо Моргейна вдруг исчезло, я увидел обнажившиеся кости и ткани, мышцы, нервы, сосуды – словно в разрезе! О господи, хотел бы я, чтобы мне это привиделось! Но они кровоточили!
