Мы с Васькой накупили разной амуниции – ошейник с нарядными заклёпками, поводки короткий и длинный, и никто бы теперь уже не сказал, что Барон – приютская собака. Видя откормленного, ухоженного, явно любимого, улыбающегося во всю пасть пса, люди нас спрашивали:
– Какой он породы?
Скоро Ваське надоело отвечать «дворянин», и он стал гордо говорить:
– Риттерхунд.
Что и означало «пёс-рыцарь».
Вечерние прогулки мы нарочно приберегали на тот час, когда оба освобождались от уроков. Вместе веселее. Надо было видеть, как Барон и Васька гонялись друг за другом в парке, валяли друг друга в снегу! Ставший егозливым, как щенок, Барон подлетал ко мне, старался сорвать варежки
– Фу! – кричала я, пытаясь казаться строгой, – Лошадь здоровенная, а всё туда же.
Однажды кто-то из прохожих угостил Барона пряником, и он, ещё недавно выхвативший бы угощение из рук, взял его на этот раз осторожно и вежливо. И несколько секунд обдумывал ситуацию. Перед прогулкой он уплёл целый папин пирог – с картошкой и курицей. Чувство голода уже позабылось ему. Но бросить еду было немыслимо.
Он отбежал, несколькими движениями могучих лап глубоко разрыл снег, по- хозяйски опустил туда пряник, и мордой зарыл его, забросал снегом. Проделал он это так быстро, что мы оглянуться не успели. Но зная Барона, я не сомневалась, что он запомнил свою «захоронку» навеки
Иногда ему все же приходилось сидеть на цепи. Когда ожидались гости, которые могли испугаться такой большой собаки. И вот тогда Васька справиться с ситуацией не мог, а я с трудом. Барон отлично понял слова: «Идём миленький на цепь». Он садился, отворачивал морду, и упирался всеми лапами, как братец Ивашечка на лопате у Бабы Яги – лишь бы не идти в печь.
Только папе он покорялся, тот брал его за ошейник, и спокойно говорил:
– Пошли, брат, в наряд…
Но стоило гостям уйти, как мы слышали деликатное поскуливание со стороны будки: «Братья-товарищи, имейте совесть, не пора ли отпустить собаку?»
Я подходила, Барон исполнял лезгинку, но успокаивался, зная, что его, пляшущего, я отцепить не смогу. Он вспрыгивал на крышу будки, подставлял шею, замирал, ожидая, чтобы я отстегнула карабин. И – срывался как стрела с тетивы.
Но, когда я заходила на страничку приюта в Интернете, чтобы отослать фотографии Барона – там радовались, что он обрёл дом, – я снова видела клетки, глаза животных, ждущих решения своей судьбы.
А главное – новые и новые истории. Зима была очень холодной, и почти каждый день происходили случаи один другого трагичнее.
Помню, как впечатлила нас всех история собаки, сбитой машиной. Обычная собака, дворняжка. Жила вместе с другими сородичами возле завода, найдя себе укрытие в той рухляди, которая неизменно окружает строения человеческие.
Собаку сбили, и она три дня пролежала на снегу. Мимо ходили люди, они видели, что собака жива, но никто не останавливался, не пытался помочь. И только один из её друзей, маленький чёрный пёс сидел или лежал рядом, не бросал. В тридцатиградусный мороз стекленел рядом.
В конце концов, о собаке узнали приютские волонтёры. Видавшие виды девчонки растерялись. Они не могли погрузить животное в машину – лапы вмёрзли в лёд. Чёрный дружок отбежал и следил издалека, как оттаивают лёд, поливая его теплой водой, как поднимают, уносят бедолагу…
Заморозка давала подобие анестезии. Но чтобы везти в ветеринарку лапы пришлось согревать. Они напоминали куски мороженого мяса из холодильника, не гнулись. Четыре часа грели – горячим воздухом из фена, тряпками, намоченными в воде. Обретя чувствительность, пёс стал в голос плакать от боли, и девчонки-волонтёры плакали вместе с ним.
