– Спасибо, – выдавил Саня набитым ртом. Жевал как обычно удивительно вкусную еду и как обычно радовался. Упирался-то, получается, лишь для порядка.
– Рюмочку дать? – вкрадчиво поинтересовалась Шура.
– Нет. У меня зачет сегодня.
– Ну-ну. А я ваш зачет сдала уже утром. Учитесь, блин, студенты. Участок аж блестит весь. Гаврилыч просто забалдел, давно его таким довольным не видала. Хорошо, что снега нет особенного, только туман, завтра можем и поспать. Щас борщец буду делать, через полчасика тащи тарелку. Александр-то придет?
– Спасибо.
– Чо спасибо? – не поняла Тетьшура.
– Ну, участок…
– Это вы мне спасибо в зарплатку скажете. Саша Гаврилыч, между прочим, премию вам грозился выписать – так я ее заберу?
– Конечно.
– Александр-то придет?
– Вечером.
– Ладно. Вечером, так вечером. Вы давайте бельишко готовьте, вечером в машинку запихаем.
– Ладно, – крикнул Саня, дожевывая уже на ходу, по пути к себе в комнату элегантно обогнув Хасю, плетущуюся по коридору в сторону кухни.
Тетьшура убрала тарелку, налила себе рюмку тархуновой настойки, и звонко запела:
– Я зеленый огуречик. Не боюсь широких речек. Не боюсь высоких крыш. А боюсь я только мышь.
Выдохнула, выпила и, отступив на полшага назад, пропуская входящую на кухню Хасю, быстро ушла в свою комнату.
– Слушай, ты, огуречик, нельзя ли потише? – не выходя из-за двери, крикнула ей Нина.
– Чо-чо-чо? – так же, не выходя из комнаты, прокричала Шура.
Дальнейшие крики соседок едва перекрывали возникшие тут же детский плач и собачий лай. Такой вот оригинальный у них получился заочный скандал, виртуальная ругань онлайн, так сказать.
– В плечо! У меня ребенок спит. Может, хватит орать?
– До чего же подлое быдло ты, Нинка! Разоралась на пустом месте!
– Сама ты быдло!
– Подлое быдло и есть!
– Хорош уже орать, ребенок спит!
– Ага, слышу я, как он у тебя спит. Сама разоралась и разбудила. Дура!
– Я тебе щас покажу, кто здесь дура!
– Заткнись, идиотка!
Понурая Хася Пинхусовна стояла посреди коридора, тревожно прислушиваясь и озираясь. В паузе попыталась было уйти, но очередной грубый крик ее испугал, остановил.
– Псы… Инглубагла… – протянула старуха, недовольно поморщившись.
Все то же самое я видел там же и тогда же, с теми же, но совершенно по-другому. Где тут реальность, где тут сон – не ведаю. Однако это тоже было, никакой это не бред, а некая очень даже реалистичная небыль.
Дались мне эти сны…
«Чтоб весело смеяться, не нужен порошок, а нужно, чтоб сказка кончалась хорошо!» – пел позитивный дядька в финале любимого фильма из нашего общего пионерского детства, ни сном ни духом не ведая, как скоро и разительно перелицуется, преобразится время.
И мы не знали, как легко сотрутся алые лозунги с крыш и купеческих фасадов наших городов, совсем не по-революционному, без боя, уступая место многокрасочным рекламам, как быстро пропадет из жизни всё советское – казалось бы, незыблемое, вечное. Как некогда пропало всё купеческое. Кто ж мог тогда предположить, как скоренько совковые опрелости, будто январским снегом, присыплются спасительным заморским порошком и прочими галлюциногенными снадобьями, мгновенно изменяющими сознание, круто развлекающе-отвлекающими, лихо улучшающими настроение подлого люда, опять дождавшегося вожделенных изменений.
Московские фасады поменялись махом, но за многими из них пока доживали свой век коммунальные квартиры. Об этом-то «периоде дожития» и речь.
