Инна Чурикова. Судьба и тема - страница 5

Какая же ему нужна была актриса, чтобы стать этим миром?

Не послушница, а соучастница. Единомышленница. Заговорщица. Та, которая будет идти за ним, но и за собой. Его словом, но и своим. Его болью, которая не стала ее, а всегда была в ней.

«Бог за мир взимает дорого…» (М. Цветаева) – с этой готовностью платить, не растрачивая, не разменивая себя… Жертвовать, но не собой, не талантом своим, а всей жизнью – пришла в его кинематограф Инна Чурикова.

Пришла, чтобы остаться в нем насовсем.

В зале никого не было. Никого, кроме Тани Теткиной. Она смотрела с экрана своими заглатывающими мир глазами и повторяла, как заклинание, как молитву:

– Скорей бы… Скорей бы мировая революция…

– Послушай, – сказала я, наперед зная, о чем ее скоро спросит офицер на допросе. – Послушай, Теткина, ты и правда веришь, что придет такое время, когда люди перестанут мучить друг друга?

– Верю.

– Ты веришь во всеобщую гармонию?

– Во что?

– В благодать.

– Не понимаю, во что?.. – А потом убежденно, о своем: – Верю. Верю…

В тот день я не стала дожидаться трагического конца фильма «В огне брода нет» – не хотела, чтобы она погибла. И она осталась рядом со мной – в пустом просмотровом зале, где я снова, вот уже в который раз, смотрела фильмы Глеба Панфилова.

Потом пришла Паша Строганова. Паша из «Начала», проживающая в шестидесятые годы в городе Речинске (есть такой или похожий на него, но Паша там жила да и сейчас живет, наверно).

Она посмотрела на меня вызывающе-растерянно, независимо-любопытно:

– А вы кто?

– Я критик. Хочешь, я напишу о тебе книгу?

– Хочу, а что?.. Только я не артистка… И я не эффектная… И я замужем… А вы что, мной интересуетесь? – И пошла, не понимая, кому и зачем понадобилась.

Я крикнула туда, в глубину экрана:

– Паша, вернись!

Она улыбнулась, чуть не плача (как тогда, в фильме, в актерском отделе столичной киностудии, где ей сказали, что на нее нет больше «спроса»).

– Странно. Как все это странно…

Теперь их было двое… рядом со мной, в темном зале «Мосфильма».

Мэр города Елизавета Уварова вошла энергично, быстро, делово. Привычно закурила, ловко зажигая на лету спичку. Строго посмотрела сквозь толстые стекла очков.

– Вы ко мне?

– Я хочу написать о вас книгу.

– …Писатель – тоже практический работник. Мы строим дома, вы пишете. Надо увлекать людей…

– Но нельзя обманывать.

– Разве мало в нашей жизни хорошего?

– Хотелось бы побольше.

– А вы покажите людям, как это должно быть, и люди вам за это спасибо скажут. И я первая.

– А вы не боитесь ответственности?

– Каждый человек обязан отвечать за свои поступки.

– Но ваши планы могут рухнуть?

– Уйду я – придут другие…

И… осталась – ждать своего слова. В фильме «Прошу слова» ее последний, зовущий взгляд был обращен к нам, зрителям, которых не было в тот день рядом со мной, но которые – знаю – еще придут.

Сашенька Николаева вбежала на экран стремительной, летящей походкой гида. Легкая, элегантная, притягательная – это для туристов. И тут же, через секунду, – глаза, затравленные тоской, во всем теле – озноб беды, на покатых плечах – ее пудовая тяжесть.

– Я хочу написать о вас книгу… Вы подарили мне тему… Это будет книга о красоте человека. О величии духа! О мужестве таланта!

Но она уходила. Уходила, не оборачивалась. Она не верила мне.

– За счастье надо бороться, – вздохнула Анна, Анна Васильевна, буфетчица из сибирского города Чулимска. – Зубами и ногами, – добавила она и тяжело опустилась на стул, тревожно вглядываясь в черноту зала.