Еще минут тридцать народ богемно развлекался, общаясь на глубоко художественные темы. Я внутри себя хихикала над гламурными девицами, которые что-то говорили на полурусском языке, щедро разбавленным вычурными англицизмами, значения которых я не понимала. Но вместо того, чтобы целомудренно скучать в сторонке, моя голова выдала мне целый набор бредовых фраз, которыми мы с подружками баловались в школе, чтобы казаться всем умными, и я пошла в наступление!
Когда одна молодящаяся барышня с силиконовыми губами восьмого размера спросила:
– Считаете ли вы взаимную трансформацию вербальности (тут прозвучала фамилия одного из актеров) в пластику несомненной вершиной трансцендентного образа демонстрации?
Я выдала тираду:
– Если актер позиционирует себя как экзистенциалист-новатор, то его игра способна спровоцировать катарсис среди всех, кто еще не ощутил пределов своего номоса. Хотя, для усиления эффекта, чтобы передать всю палитру перехода невербального экспириенса, я посоветовала бы ему обратиться к опыту импрессионистов-эксцентриков.
А когда ошалевшая дамочка отправилась переваривать сказанное мной, я ответила богемному пареньку сомнительной ориентации на следующий дурацкий вопрос: вызвал ли у меня спектакль глубинное чувство раскрытия эмоциональной сферы с переходом на новый уровень ментального возвышения, процитировав прочитанную где-то фразу (надо же, умудрилась вспомнить!):
– Лаконичный индивидуум не должен игнорировать критерии утопающего субъективизма.
Эффект, произведенный моими заумными высказываниями, мне понравился, и я начала входить в раж. Меня потянуло срочно пообщаться с кем-то еще! Но тут Олег не выдержал и, торжественно попрощавшись с местной публикой, быстренько увел меня из среды культурных людей от греха подальше.
На улице уже давно стемнело, моросил мелкий дождь. Олег остановился под козырьком, рассеянно посмотрел сначала куда-то вдаль, потом на меня.
– Что? – с задорной улыбкой спросила я.
– Даже не знаю. Хотел спросить, понравился ли тебе спектакль, но боюсь услышать в ответ что-то холистически парадоксальное, – усмехнулся он.
Я резко посерьезнела.
– Олег, я хочу тебе кое в чем признаться.
Его взгляд вдруг превратился во взгляд хищника, готового напасть на зазевавшуюся жертву.
Я приподнялась на цыпочки и тихо прошептала:
– Современное артхаусное искусство – не самое мое любимое времяпровождение.
Я отступила на шаг назад и с победной ухмылкой посмотрела Олегу прямо в глаза.
Только я забыла, что он не из тех, кто признает поражение. Поэтому даже слегка вздрогнула, когда он приблизил ко мне свое лицо и в миллиметре от моих губ тихо спросил:
– Это все, что ты хотела мне рассказать?
Адреналин, и без того беснующийся в моей крови, зашкаливал. Все, что происходило со мной в последние дни, НЕ НАСТОЯЩЕЕ! Это не может быть настоящим. Херши не может быть настоящим! Сознание вдруг стало таким ясным, словно я получила откровение с неба. И совершенно некстати я подумала, что спектакль-то был классным! Он что-то перевернул во мне. Я больше не боюсь маньяка, не боюсь потерять опостылевшую работу, и мне совершенно все равно, почему и зачем Олег остановил на мне свое внимание.
Я словно освободилась от всего лишнего и, кажется, даже стала выше ростом.
– Пойдемте, Олег Владимирович, – почти приказала я, – вам пора отвезти меня домой.
Не оглядываясь, я направилась к машине.
