Иномирье. Otherworld - страница 22

– То есть ты андроид?

Уголок ее рта дергается, но это совсем не похоже на смех.

– Меня тоже интересовал этот вопрос, но потом я прошла тест Войта-Кампфа, так что теперь я вполне уверена, что я человек. Вот, посмотри-ка на это.

Бусара снова разворачивает кресло к компьютеру и проматывает ролик назад. Остановившись, она прибавляет громкость в колонках и нажимает на Play. Марлоу говорит о месте под названием «Элмерс» – это заброшенная фабрика по переработке конского жира и варке клея, расположенная в нескольких милях от нашей школы. Сейчас строение практически лежит в развалинах, однако прежде оно было известно как лучшее в городе место для вечеринок. Теперь там все обвешано табличками «Вход запрещен», а по выходным за зданием наблюдают копы. На протяжении недели они не утруждают себя слежкой – видимо, полагают, что подростки вряд ли захотят беситься в понедельник. Мир стоит на ложных предположениях.

Я слышу, как Марлоу на видео рассказывает, что здание вскорости собираются сносить: какая-то корпорация приобрела участок. Фабрика заслуживает одной последней вечеринки перед тем, как превратиться в экологичный скалодром на территории кампуса новой компании. Не знаю, правда ли все это, а также откуда Марлоу мог почерпнуть такую информацию.

Мой взгляд все еще прикован к экрану, когда камера уходит в сторону от Кэт и ее друзей и на мгновение фокусируется на одной из машин на краю парковки. Внутри сидит человек. Я мало что могу разглядеть, но вижу, что он в очках и что его голова повернута в сторону Кэт и компании, дымящих в отдалении.

– А это еще кто? – спрашиваю я.

У него вид человека при исполнении. Последнее, чего не хватает сейчас Кэт, – это чтобы ее замели за употребление наркотиков на школьной территории.

Бусара тоже смотрит на экран. На ее лице непроницаемое выражение.

– Откуда мне знать, – отвечает она.

Не могу представить себе худшего времяпровождения в понедельник в девять часов вечера, чем сидеть, скукожившись за кустом, в ожидании начала нелегальной вечеринки на бывшей фабрике по переработке конских трупов. Но раз уж я здесь, я никуда отсюда не уйду. Я потратил два часа на то, чтобы добраться до «Элмерса». Водить машину мне больше не позволено. Причем это наказание определил мне не судья – это была блестящая идея моего отца, а блестящих идей у старины Гранта выше крыши. Вокруг кишмя кишат кой-доги, их тявканье доносится до меня со всех сторон. Впрочем, нападать они вряд ли станут – я теперь слишком большой для них. Они прекрасно знают, что скорее я сам их сожру, чем наоборот. Тем не менее на улице стоит адский холод, и я начинаю всерьез волноваться, как бы не отморозить себе к чертям собачьим какой-нибудь палец.

Тем не менее я остаюсь на месте и жду, поскольку хочу вернуть себе Кэт. Тот поцелуй вновь перевернул внутри меня все, что только начало было утихомириваться.

Порыв ветра – и весь мир приходит в движение. Я смотрю на тени сосен по периметру участка, танцующие на фоне тусклого зарева далеких уличных фонарей. Холодный воздух наполнен ароматом хвои, и я ловлю себя на мыслях о рождественских традициях нашей семьи.

В предпраздничную пятницу у моих родителей было принято сидеть со стаканами скотча и смотреть, как я открываю груду подарков. В субботу они сваливали из дома. Моя мать родом из еврейской семьи; какое оправдание находил для себя отец, я до сих пор не знаю. Они всегда справляли Рождество вдвоем. Сам я, пока мне не исполнилось девять, справлял его вместе с прислугой. Потом нянечке, которую моя мать наняла после того, как уволила миссис Козматку, пришла в голову идея украшений для рождественской елки. Даже не помню, как звали эту женщину, – она проработала у нас всего несколько месяцев, ввиду определенных умственных отклонений, которые вскорости стали очевидными.