Не скажешь, впрочем, что я особенно наловчился скучать. Это неверно. Наоборот, я с незапамятных пор владел исключительной способностью, можно даже сказать, талантом – коротать время наедине с собой, выискивая среди всех мыслимых занятий самые экзотические.
Доказательство сему: когда на днях мне нужно было пройти на Ганстерергассе, я обратился за справкой к полицейскому, хотя местоположения вышеназванной улицы не знал. Тут-то я и сделал одно важное открытие, каковое, по моему мнению, могло бы поколебать большинство всемирных законов. От полицейского несло ароматом розовых духов. Подумать только: надушенный полицейский. Что за contradictio in adj ecto[20]! В первое мгновение я не поверил своему носу. У меня даже зародилось сомнение в подлинности этого стража общественного порядка. Быть может, какой-то хитрый преступник, какой-нибудь узурпатор вырядился в полицейский мундир, дабы скрыться от розыска. Лишь данная им справка убедила меня в его неподдельности, настолько убедительно – как у дельфийского оракула— она прозвучала. Теперь оставалось выяснить, все ли стражи общественного порядка распространяют благоухание – например, вследствие какого-нибудь нового постановления, – или же только один полицейский обладает сим свойством и, так сказать, действует на свой страх и риск. Я без колебаний взвалил на себя эту титаническую задачу. Моему внутреннему взору представилась диссертация или еще лучше эссе: “Полицейские и их запахи”… Я обнюхивал одного полицейского за другим, и хотя ни на ком больше позорного пятна не обнаружил, однако же попутно установил, что ни один из них не носит усов, подстриженных на английский манер. Наблюдение, которое по своему значению для науки сопоставимо разве что с другим моим наблюдением, сделанным недавно ценой несказанных усилий. А именно: что ни одно млекопитающее не имеет зеленой окраски.
Установить, подхватил ли тот полицейский свой запах от какой-нибудь горничной или же сам в нем виноват, как-то по-иному – на это мне не хватило мужества. С научной статьей “De odoribus polyporum”[21] ничего не вышло. Я не осмелился спросить его прямо. Ибо страж общественного порядка, благоухающий розами… Столь необыкновенный страж общественного порядка наверняка читал если уж не “Раскольникова”, то, во всяком случае, “Преступление и наказание”. И зная, какой нестерпимый зуд охватывает порой преступника – желание помучить себя и сбить с толку представителей власти, – он просто-напросто задержит меня как злодея, легкомысленно кружащего вокруг арены своего лиходейства. И мне тогда придется признаться – сделать постыдное признание в собственной невиновности.
Малодушие, похожее на то, что я испытал в отношении полицейского, помешало мне полностью разрешить и другие загадки, которые я почуял и распутывание которых составляет мое единственное занятие, содержание моей жизни. Так, совершая свой ежедневный моцион, я частенько проходил мимо некоей торговки овощами – женщины средних лет с вульгарной наружностью и реалистической манерой речи. Торгует она главным образом зеленым горошком. Одну покупательницу, которая отведала сего продукта, но лишь пожала плечами и прошла дальше, ничего не купив, торговка наградила такими титулами, которые ни в смысле их оправданности, ни в смысле разнообразия не уступают титулам какого-нибудь восточного владыки. Старый же воробей каждый день безнаказанно лакомится горошком, торговка его не гонит, он знай себе хватает стручок за стручочком, выклевывает зернышки, а я так и не набрался смелости спросить зеленщицу, не вдова ли она. Ведь не исключено, что воробей этот не кто иной, как покойный супруг, который ее навещает и которого она – как подсказывает мое подсознание – неизменно подкармливает!
