Иностранная литература №04/2011 - страница 27



– Ты сапог, – сказал я ему. – Сапог! Тщеславие – первая ступень к краху.

– Хозяин, – ответствовал он. – Хозяин! Я ведь не какой-нибудь обыкновенный денщик.

– Само собой. Денщик, состоящий у меня на службе, не может быть заурядным денщиком.

– Я не то хотел сказать.

– Может, в твоих жилах течет кровь богов? Ты что – заколдованная принцесса или тот слуга, стягивавший сапоги, прелюбодейство с которым Зевс инкриминировал Гере?

– Нет, но я все-таки происхожу из древнего рода. Знай же: я прямой потомок того знаменитого денщика, которого проглотил Митридат, дабы сделать свой желудок неуязвимым для ядов.

– Тот денщик, видно, надоедал своему господину не меньше, чем ты мне, иначе ему нашли бы лучшее применение.

Тут Филипп дал себе зарок впредь не ссылаться на судьбы своих именитых предков.

– Я категорически заявляю, что в случае невыполнения моей просьбы от службы у вас откажусь. Да и вообще, меня наметили в президенты I Международного конгресса денщиков, который в скором времени состоится в Америке. Сам Рузвельт…

– Рузвельт?

– Я имею в виду денщика Рузвельта. Мы его зовем Рузвельтом, для краткости… Так вот, это он пригласил меня председательствовать… Именно по той причине, что я являюсь потомком знаменитого… Или ты думаешь, что денщик господина Тубуча…

– Да, но как же ты попадешь в Америку, о сапогостягиватель моей души?

– Мое тело, мое бренное тело будет по-прежнему лежать здесь, дух же мой воспарит, отлетит, заползет в какой-нибудь электрический провод и в мгновение ока окажется на той стороне. Прежде-то с такими путешествиями дело обстояло хуже: молнию не всегда удавалось заполучить, а на бродягу-ветра полагаться нельзя, сколько раз он нас ссаживал там, куда мы совершенно не собирались… на озере Танганьика, например, или на островах Фиджи… где не встретишь ни одной родственной души…

Мне было лестно поддерживать контакт с существом, благодаря которому я, в известном смысле, оказался близок президенту Соединенных Штатов, и мы с Филиппом заключили соглашение, что отныне и впредь будем выступать в главных ролях по очереди. Он был, например, бакалейщиком, восклицавшим: “Сегодня у нас чудненький пармезанский сыр!”, а я – покупательницей, что, пожимая плечами, пробовала кусочек. Затем я становился слоненком… бегающим по кругу… А он – мальчишкой, кричащим: “Ах! Как здорово!” После он был упавшим деревом, со шляпой на одном суку, которое плывет по Дунаю до самого Черного моря, я же – свалившимся в воду и проклинающим это дерево лодочником, или водяной крысой, которая ютится меж корней, или речной выдрой, требующей у дрейфующего ствола проездной билет, чтобы проверить, не истек ли срок годности. Так продолжалось, пока невозможность – как бы я ни напрягал свою и их волю – сделать зримым и для других людей мое превращение в князя Эксенклумма или в водяную крысу не испортила мне удовольствие и от этой игры.

– Филипп! – сказал я тогда. – Иди-ка сюда.

Филипп подошел, не без внутреннего сопротивления, словно предчувствуя недоброе. Я тщательно завернул его в коричневую упаковочную бумагу и отправился на прогулку. Никто из прохожих, однако, не пожелал поинтересоваться: что, мол, находится в маленьком коричневом пакете. А я-то заранее подготовил небольшую речь: “Дамы и господа! Здесь вы увидите не что-нибудь заурядное! Но говорящего денщика! Он – прямой потомок сапогостягивателя Его Азиатского Величества, царя Митридата Понтийского… И в скором времени будет председательствовать на I Международном конгрессе денщиков. Сам Рузвельт…”