– Очень хорошо, – и он добавил еще воды из клизмы.
– Твою мать, – сказал мистер Франкомб. – Пердун. Старый пердун. Дерьмо собачье.
Показался еще один маленький кусочек кала, за ним – мощный залп, и еще. Кусочки становились все больше, достигая размера овечьих шариков.
– Хорошо, Фултон!
– Старый пердун! Ох!
Франкомб плакал от досады, а из его нутра на стол извергался нескончаемый поток дерьма. Аллен стоял рядом и продолжал сжимать в руках клизму, не боясь испортить туфли, на которые то и дело попадали брызги.
– Ох-хо-хо! – воскликнул Сондерс, помахивая рукой перед носом. – И он еще обзывает нас старыми пердунами.
– Благодарю вас, мистер Сондерс, – осуждающе произнес Аллен. – Полагаю, мистера Франкомба крайне расстроит эта процедура. Мистер Стокдейл, я просил бы вас вывести его потом в лес и там вымыть. Пусть заодно и проветрится. Мистер Сондерс, может, вы тоже присоединитесь?
– Конечно, доктор.
– Когда вы вернетесь, я поставлю ему на ноги пиявки – и, надеюсь, нашим взорам предстанет не столь багровый, больше похожий на себя мистер Франкомб.
– Будет сделано, доктор.
Слегка протерев туфли и вычистив из-под ногтей остатки испражнений лезвием перочинного ножа, Мэтью Аллен покинул Лепардз-Хилл-Лодж. Фултон нес его сумку. Они возвращались к легким недомоганиям и сумятице Фэйрмид-Хауз. Аллен рад был вернуться, но лишь отчасти. Он устал, так устал от сумасшедших, от их убожества и упорного нежелания лечиться. Его разум жаждал чего-то еще, устремлялся к новым горизонтам.
Когда он пересекал лужайку, где Джордж Лэйдло застыл, судорожно складывая и вычитая что-то в уме, один слабоумный гонялся за другим, но перестал, увидев приближающегося доктора, а больные с топорами вновь заполняли поленницу, к нему подошел Джон Клэр.
– Джон, Джон, как вы сегодня себя чувствуете?
– Превосходно, доктор, просто превосходно. Лучше не бывает!
– В самом деле?
– Я хотел спросить, знаете ли, с учетом того, что я заслужил ваше доверие, ну и так далее, не позволите ли вы мне войти в число тех, кому разрешено иметь свой ключ…
– Гулять да рифмовать? Конечно, Джон Клэр. Я сам об этом думал.
Джон вздрогнул, но затем кивнул.
– Гулять. Собирать травки. Ну и так далее.
– А вы все еще сочиняете стихи, а? – спросил Аллен. – Те, что я читал некоторое время назад, были душевными излияниями красоты необычайной. И ваше доброе имя наверняка еще не предано забвению. Когда вы последний раз пытались что-нибудь напечатать?
– Подобные душевные излияния, как вы изволили их назвать, больше не по вкусу публике.
– А может, вы позволите мне попытать счастья за вас? Я был бы рад обратиться к нескольким своим знакомым, вращающимся в литературных кругах, чтобы вас напечатали в журнале.
– Не думаю, что из этого что-то получится, – ответил Клэр, опасаясь мучительного жара надежды, готовой вспыхнуть в его душе.
– Беру это на себя. Вам не придется ничего делать.
– Полагаю, вреда от этого не будет…
– Вот и отлично. Почему бы и нет? Не дело, чтобы произведения, вроде ваших, пылились в больничной тумбочке. Я дам вам ключ, только пойдемте со мной.
– Благодарю вас, доктор.
Сжав ключ в руке, Джон немедля отправился в путь. Питер Уилкинс с улыбкой поднял на него водянистые глаза и потянулся за ключом, но Джон показал ему свой. Питер Уилкинс расправил плечи:
– О, у вас есть ключ. Очень рад, Джон, очень рад.
И хотя Джона слегка смутило это поздравление, ему все равно было приятно. Однако он постарался скрыть свои чувства и ответил грубовато, по-деревенски:
