Но скажи ты мне (я продолжал говорить с котом), ты действительно считаешь, что она нашла кого-то получше? Хмырь, который кладет салфетку на край стола, в точности, как это делал я сам, и произносит “было очень вкусно” (ну, может добавить еще “дорогая”), чем этот хмырь лучше меня? В сущности, других-то нет – все кладут салфетку на стол и добавляют, что было вкусно. Разница лишь в том, как скоро этот жест начинает раздражать, ну и потом еще, сколько проходит времени, прежде чем она заснет, мечтая о далеких любовниках, не держащих в руках салфетку. Только всего этого она еще не знала, когда решила со мной расстаться. Она не знала, что другой будет вешать свои вещи на стул в точности, как это делал я, и носки тоже будет сворачивать и в башмаки запихивать. Он что, действительно не такой грустный, как я, этот тип? Если бы я пришел сюда несколько месяцев назад, может, я нашел бы его шмотки разбросанными по всей комнате, а может, они оба побросали бы одежку как попало, в порыве страсти, которая влекла их в спальню, повергая в ужас кота. И вот теперь ее вещи аккуратно висят в шкафу, который я сделал своими собственными неуклюжими руками, а его – старательно разложены на стуле в гостиной. Я чувствовал, что теряю спокойствие.
Она не придумала ничего лучше, как выпереть меня вон под предлогом, что я унылый тип (да она бы в тысячу раз грустнее была, если бы встречала тех, кого встречаю я!), и немедленно заменила меня абсолютно таким же типом, только чуть менее унылым. И вот теперь я снова здесь, я вернулся. А этот хмырь спит себе и в ус не дует, ему-то что, он ничем не рискует, он не поймет жестокость и абсурдность этого мира, повстречавшись в три часа ночи с калекой на одной ноге. Дрыхнет себе, не подозревая даже, что его предшественник тут, совсем рядом, что я проник в эту чертову квартиру, проник легко, потому что она забыла отобрать у меня ключи, и поэтому – теперь уже можно признаться – дверь так легко поддалась, мне даже не пришлось ее взламывать. А я, даже после трех месяцев безотрывного смотрения телевизора, все равно не в состоянии открыть замок с помощью шпильки, и тем хуже для меня, хотя вначале я испытал моральное удовлетворение. А этот придурок, ему все просто задарма досталось: и моя любимая, и квартира, а он спит себе, и ему плевать, что в этот момент под его окнами ковыляет парень без ноги, и ему невдомек, каково это, когда у вас отрезают что-то, что является частью вас, – потому что она была частью меня самого.
В общем, мне надо было что-то сделать, чтобы восстановить справедливость. Я взял его штаны, аккуратно висящие на стуле, и накрепко завязал узлом правую штанину на уровне колена. Этого мне показалось мало, и тогда я, стараясь не шуметь, открыл окно, взял его правый ботинок и зашвырнул на соседнюю крышу. Он упал очень удачно: его можно было видеть, но невозможно достать. После чего я закрыл окно и вышел из квартиры, представляя себе, как завтра утром этот урод будет напяливать свои завязанные узлом штаны и напрасно искать свой башмак.
Любимый мой, как бы мне хотелось, чтобы там, где ты сейчас, ты бы больше не страдал. Иногда мне даже хочется, чтобы ты меня забыл, чтобы я не была причиной твоей боли. Но проходит мгновение, и я уже хочу, чтобы ты, наоборот, помнил меня всегда, чтобы я не одна смотрела, плача, в окно и стояла, опустив руки, как идиотка… ненужная… с никому не нужным телом… с никому не нужной улыбкой… с белоснежными зубами, которыми мне нечего кусать… со всей этой пустотой впереди.
