Сурово поблескивая круглыми стекляшками очков, кадровик поинтересовался, не хочет ли Петр Михайлович письменно выразить свое желание прямо с сегодняшнего дня оставить работу, «дабы не затягивать мучительный процесс неизбежного в сложившихся обстоятельствах расставания».
* * *
Серега куда-то запропастился, а остальные сотрудники при появлении Пети прекращали разговоры и лишь провожали его кто сочувственным, а кто удивленным взглядом. Исключение, к удивлению Пети, составила лишь… Оленька. Она поймала его на одном из длинных переходов между отделами и, схватив за руку (по самоунижительной версии Пети – лишь для того, чтобы не упасть, наклоняясь со своих шпилек к низкорослому собеседнику), эмоционально выплеснула:
– Ты псих вообще, понял?! На фига ты это сделал, вообще?! – Ее возмущенно изгибающиеся пухлые губы были совсем рядом с лицом Пети, который в этот момент продолжал терзаться мыслью, насколько сильно ей пришлось наклониться, чтобы оказаться с ним на одном уровне. Прочитав в его отсутствующем взгляде что-то свое, Ольга отстранилась. – Я не знаю, чем я тебя обидела, но, чтоб ты знал, – я тебя не подставляла и не просила Кис-Киса тебя увольнять, ясно?!
Петя даже не сообразил, что ответить… А других жела ющих пообщаться не нашлось. Опустошенный утренним эмоциональным взрывом, Петя и сам не горел желанием вступать в разговоры с коллегами. В образовавшемся вакууме он провел оставшуюся часть дня, сначала передавая числящиеся за ним материальные ценности, затем собирая многочисленные подписи на приказе, и, наконец, уже вечером обменял собранную макулатуру на причитавшиеся ему в результате расчета денежные знаки.
* * *
Торопиться было решительно некуда, и заключительную часть пути от метро к дому Петя преодолел пешком, с интересом разглядывая произошедшие в окрестностях разительные изменения индустриального пейзажа, которые через окно ежедневной маршрутки казались лишь яркими декорациями.
Первым делом Петя бросил взгляд на сгрудившиеся у выхода из метро палатки. Разбитых витрин и прочих следов разыгравшейся здесь ночью трагедии он не заметил.
Еще на подходе к дому он увидел около своего подъезда две маячащие в свете окон первого этажа фигуры. «Не иначе он теперь меня преследовать будет по жизни», – подумал Петя, вновь признав одну из фигур за невинно убиенного Леху. Однако при ближайшем рассмотрении призрак не растаял в воздухе и не обернулся новым другом Шпыня, который как будто и не отходил с утра от подъезда, разве что на ногах стоял уже весьма неуверенно. Скалясь в пьяной ухмылке остатками зубов, на Петю смотрел живой и даже не имевший заметных внешних повреждений Леха.
– Здорово, ептыть! – со смешком поприветствовал воскресший. – Че, говорят, не пожалел мне на похороны-то? Ну, молодца! Может, тогда хряпнешь с нами за упокой? Шпынь! Дай глотнуть интеллихенции!
– Не-е-е, – захихикал Шпынь, – оне из горлá не будут, побрезгуют. Слышь, Лешань, а пусть он нам теперь за здравие поставит, а?
Покачиваясь, Шпынь двинулся в сторону Пети, при этом гнусаво пародируя свое утреннее выступление.
– На Лешаню, уж будьте так любезны… за здравие другана маво! – Не удержав равновесия, Шпынь начал заваливаться на Петю, и тот вынужден был его оттолкнуть. Возможно оттого, что толчок был излишне резким, а скорее потому, что ноги пьяного не поспели за движением тела, Шпынь полетел спиной на землю, ударившись о лавочку, но, тем не менее, успев инстинктивно вытянуть руку, сжимающую бутылку, оберегая ее от соприкосновения с асфальтом.
