Подойдя к двери, такой же тонкой и выкрашенной в противный зеленый цвет, Фатима остановилась. Всего три двери, эта четвертая от ее номера, добежать будет несложно, сложно будет оставить малыша здесь, в ночном сыром воздухе, пропитанном моросью, оставить его под дверью, как котенка в коробке, оставить с совершенно незнакомыми людьми. Швабра, которую она зажимала под мышкой, выпала, издав громкий стук, он-то и привел Фатиму в чувство. Она ведь уже приняла решение, не время проявлять слабость.
Если она даст слабину сейчас, на карьере можно будет смело ставить крест, прежде всего потому, что если она сейчас повернется и унесет ребенка обратно, будет сломано ее главное оружие – характер. Убивает не пистолет и не нож, убивает характер, а киллер без оружия – уже не киллер, выбор всегда один: либо ты охотник, либо жертва. И третьего не дано.
– Я не жертва. – Твердо прошептала Фатима и, стараясь не смотреть на ребенка, наклонилась и поставила коробку под дверь. – Я – охотник. Всегда им была и буду.
Она придвинула коробку к двери, малыш спал, сытый и наигравшийся погремушками, которые она ему купила, она все же не удержалась и посмотрела на него. Он спал, такой маленький и беззащитный, доверчиво зажав в руке краешек одеяла. Он даже не знает, что его снова бросают на произвол судьбы, подумала она и снова разозлилась этим мыслям. Не ее это проблемы, если бы не она, этот орун был бы вообще мертв, а она итак с ним уже перевозилась, все, пора заканчивать играть в Мать Терезу и возвращаться на свое место. А ее место – место в тени и одиночестве, она несет смерть, поэтому жизни не место рядом с ней, особенно такой невинной крошечной жизни. Мысль о том, что, если бы не она, он бы сейчас спал на материнских руках, Фатима безжалостно подавила. У каждого своя судьба, и их судьбы сейчас разойдутся.
– Прощай, малыш, – прошептала она, она не хотела прощаться, но… – береги себя и прости меня за все.
Больше затягивать это нельзя, поняла Фатима, когда слезы вдруг начали щипать ей глаза. Она в последний раз посмотрела на него, как будто хотела запомнить, укрыла его получше, а потом резко встала и, подобрав сою швабру отвернулась от него. Сейчас она уйдет, собственно, она уже уходит, а как только отойдет на расстояние, с которого сможет постучать в дверь шваброй, она сделает это и скроется в своем номере. Вот так просто она оставит его в прошлом.
Первый шаг, тяжелый как будто к ногам привязали гири, но она сделала его.
Второй шаг, уже решительней, но по-прежнему что-то тяжелое тянет, что-то не только привязанное к ногам, но и к душе.
Третий шаг. Сколько же шагов до ее комнаты? Она и не считала, а надо бы, тогда она бы точно знала, сколько еще терпеть.
Четвертый шаг. Ты совершаешь ошибку и знаешь это – голос в голове, в нем она уловила панические нотки.
Пятый шаг. Ничего подобного, я делаю то, что должна.
Шестой шаг. Картинки из ее прошлой жизни. Бесконечные ночи и длинные пустые дни, когда она могла часами сидеть неподвижно в номере отеля и смотреть на море, как верная жена моряка.
Седьмой шаг. Запах крови в ветре, адреналин, всегда полный почтовый ящик. Она – номер один. Она долго к этому шла, и она это сделала. Так хочет ли она все это потерять?
Восьмой шаг. Ты моя маленькая принцесса – глосс матери. Она помнит ее запах, ее руки, ее тепло. Ты – мое сокровище.
Девятый шаг. Мертвые глаза жены Ситко. Они голубые, как небо. Мертвые глаза ее матери. Они карие. Но выражение этих глаз одинаковое:
