– Нет. Точно не он. Я же говорил, что тот ростом был выше, взгляд не такой, лицо какое-то вытянутое.
На этом процесс опознания был закончен. Владимир Климкин и понятые подписали протокол, после чего тот же солдат увел их на выход.
– Я все видел и слышал, – торопливо сказал полковник Альтшулер, заходя в кабинет.
Этими вот словами он остановил Алексея Викторовича, собиравшегося доложить ему о результатах опознания, и добавил:
– Я еще раз убедился в твоей неправоте, Алексей Викторович.
В чем заключалась неправота майора, догадаться было совсем не трудно по его почти истеричному тычку пальцем мне в грудь. Это был последний жест отчаяния. После него порядочные люди поднимают пистолет, прижимают ствол к своему виску и давят на спусковой крючок. Но такое яркое и торжественное событие не состоялось. На этом основании я сделал собственный вывод об уровне порядочности Алексея Викторовича.
– Товарищи офицеры, все свободны! Можете переодеваться. Спасибо за маскарад. – Эти слова Альтшулера были адресованы моим товарищам по несчастью, имеющим отдаленное сходство со мной и принимавшим участие в процедуре опознания в качестве статистов.
Они торопливо вышли. В кабинете остались только мы с полковником, Алексей Викторович и два возрастных офицера в гражданском, не отстающих от полковника, но пока безучастных ко всему происходящему.
– Я еще нужен вам, товарищ полковник? – поинтересовался я у Альтшулера.
– Лично мне – нет. Ты прямо сейчас в кадры зайди, они отметят, что ты к службе приступил, и можешь в спортзал отправляться. Кстати, майор Владимиров проявил желание у тебя потренироваться, – проговорил Альтшулер и кивнул в сторону Алексея Викторовича. – Он, правда, у нас служит в следственном отделе, а у тебя занятия пока планируются только со спецназовцами и оперативниками. Но одного человека ты, я думаю, принять сможешь.
– Да, разумеется. Пусть приходит, – сказал я и окинул взглядом майора с головы до пят и обратно.
Вес килограммов за девяносто, из них около десяти, судя по двойному подбородку, откровенно лишние. Если он будет заниматься всерьез, то я быстро приведу его в форму.
Козырять я не стал, поскольку на мне не было головного убора, но щелкнуть каблуками на прощание не забыл и отправился в кадры, в кабинет, расположенный на первом этаже. Это не заняло у меня много времени.
Там я прежде всего услышал, что для получения постоянного пропуска должен быть сфотографирован прямо здесь и сейчас, в этом кабинете. Я отказался, сослался на то, что сперва бородку надо сбрить. Дескать, вечером это сделаю, потом сфотографируюсь сам и принесу нужное количество снимков. Могу прямо на флешке отдать, чтобы в кадрах сами распечатали нужного размера.
Это всех устроило. Вопрос, как оказалось, вовсе не сводился к тому, что ФСБ требовалась моя фотография для каких-то своих следственных нужд. Я обязан был принести ее не только для пропуска, но и для личного дела. Значит, избежать этого было невозможно. Суть дела сводилась только к ношению мною бородки.
– А зачем вы бородку сбривать надумали? Вам она вполне к лицу, – сказала возрастная женщина в мундире с погонами старшего прапорщика.
– Армейская привычка. На службе у нас борода не допускалась. Только легкая небритость в боевых условиях. Но мы и в ходе операций старались следить за собой. Офицеры солдатам пример подавали.
– Вы что же, всегда имели при себе бритву?
